Полное собрание сочинений. Том 4. Севастопольские рассказы. Лев Толстой

тщеславия и легкомыслия. Недоставало только Праскухина, Нефердова и еще кой-кого, о которых здесь едва ли помнил и думал кто-нибудь теперь, когда тела их еще не успели быть обмыты, убраны и зарыты в землю, и о которых через месяц точно так же забудут отцы, матери, жены, дети, ежели они были, или не забыли про них прежде.

      – А я его не узнал было, старика-то, – говорит солдат на уборке тел, за плечи поднимая перебитый в груди труп с огромной раздувшейся головой, почернелым глянцовитым лицом и вывернутыми зрачками, – под спину берись, Морозка, а то, как бы не перервался. Ишь, дух скверный!»

      «Ишь, дух скверный»! – вот всё, что осталось между людьми от этого человека.................................

      ............................................................................................................................................................

      16.

      На нашем бастионе и на французской траншее выставлены белые флаги, и между ними в цветущей долине, кучками лежат без сапог, в серых и синих одеждах, изуродованные трупы, которые сносят рабочие и накладывают на повозки. Ужасный тяжелый запах мертвого тела наполняет воздух. Из Севастополя и из французского лагеря толпы народа высыпали смотреть на это зрелище и с жадным и благосклонным любопытством стремятся одни к другим.

      Послушайте, что говорят между собой эти люди.

      Вот в кружке собравшихся около него русских и французов, молоденькой офицер, хотя плохо, но достаточно хорошо, чтоб его понимали, говорящий по-французски, рассматривает гвардейскую сумку.

      – Э сеси пуркуа се уазо иси? – говорит он.

      – Parce que c’est une giberne d’un régiment de la garde, Monsieur, qui porte l’aigle impérial.

      – Э ву де ла гард?

      – Pardon, Monsieur, du 6-ème de ligne.

      – Э сеси y аште?²⁸ – спрашивает офицер, указывая на деревянную желтую сигарочницу, в которой француз курит папиросу.

      – A Balaclave, Monsieur! C’est tout simple – en bois de palme.²⁹

      – Жоли! – говорит офицер, руководимый в разговоре не собственным произволом, но теми словами, которые он знает.

      – Si vous voulez bien garder cela comme souvenir de cette rencontre, vous m’obligerez.³⁰ И учтивый француз выдувает папироску и подает офицеру сигарочницу с маленьким поклоном. Офицер дает ему свою, и все присутствующие в группе как французы, так и русские кажутся очень довольными и улыбаются.

      Вот пехотный бойкий солдат, в розовой рубашке и шинели в накидку, в сопровождении других солдат, которые, руки за спину, с веселыми, любопытными лицами, стоят за ним, подошел к французу и попросил у него огня закурить трубку. Француз разжигает и расковыривает трубочку и высыпает огня русскому.

      – Табак бун, – говорит солдат в розовой рубашке, и зрители улыбаются.

      – Oui, bon tabac, tabac turc, – говорит француз, – et chez vous tabac russe? bon?³¹

      – Рус бун, – говорит солдат в розовой рубашке, причем присутствующие покатываются со смеху. – Франсе нет бун, бонжур, мусье, – говорит солдат в розовой рубашке, сразу уж выпуская весь свой заряд знаний языка, и треплет француза по животу и смеется. Французы тоже смеются.

      – Il ne sont pas jolis ces b[êtes] de russes,³²– говорит один зуав из толпы французов.

      – De quoi de ce qu’ils rient donc?³³ – говорит другой черный, с итальянским

28

[– Почему эта птица здесь?

– Потому что это сумка гвардейского полка; у него императорский орел.

– А вы из гвардии?

– Нет, шестого линейного.

– А это где купили?]

29

[В Балаклаве. Это просто из пальмового дерева.]

30

[Вы меня обяжете, если оставите себе эту вещь на память о нашей встрече.]

31

[Да, хороший табак, турецкий табак, – а у вас русский табак? хороший?]

32

[Они не красивы, эти русские скоты,]

33

[О чем это они смеются?]