Полное собрание сочинений. Том 4. Произведения Севастопольского периода. Утро помещика. Лев Толстой

виднелись ноги и спины матросов, живших там, и слышались пьяные голоса их; впереди виднелось возвышение порохового погреба, мимо которого мелькали фигуры согнувшихся людей, и на котором, на самом верху, под пулями и бомбами, которые беспрестанно свистели в этом месте, стояла какая-то высокая фигура в черном пальто, с руками в карманах, и ногами притаптывала землю, которую мешками носили туда другие люди. Часто бомба пролетала и рвалась весьма близко от погреба. Солдаты, носившие землю, пригибались, сторонились: черная же фигура не двигалась, спокойно утаптывая землю ногами, и всё в той же позе оставалась на месте.

      – Кто этот черный? – спросил Володя у Мельникова.

      – Не могу знать; пойду, посмотрю.

      – Не ходи, не нужно.

      Но Мельников, не слушая, встал, подошел к черному человеку и весьма долго так же равнодушно и недвижимо стоял около него.

      – Это погребной, ваше благородие! – сказал он, возвратившись: – погребок пробило бомбой, так пехотные землю носют.

      Изредка бомбы летели прямо, казалось, к двери блиндажа.

      Тогда Володя прятался за угол и снова высовывался, глядя наверх, не летит ли еще сюда. Хотя Вланг несколько раз из блиндажа умолял Володю вернуться, он часа три просидел на пороге, находя какое-то удовольствие в испытываньи судьбы и наблюдении за полетом бомб. Под конец вечера уж он знал, откуда сколько стреляет орудий, и куда ложатся их снаряды.

      23.

      На другой день, 27-го числа, после 10-тичасового сна, Володя, свежий, бодрый, рано утром вышел на порог блиндажа. Вланг тоже было вылез вместе с ним, но при первом звуке пули стремглав, пробивая себе головой дорогу, кубарем бросился назад в отверстие блиндажа, при общем хохоте тоже большей частью повышедших на воздух солдатиков. Только Васин, старик фейерверкер и несколько других выходили редко в траншею; остальных нельзя было удержать: все повысыпали на свежий, утренний воздух из смрадного блиндажа и, несмотря на столь же сильное, как и накануне, бомбардированье, расположились кто около порога, кто под бруствером. Мельников уже с самой зорьки прогуливался по батареям, равнодушно поглядывая вверх.

      Около порога сидели два старых и один молодой курчавый солдат из жидов[43] по наружности. Солдат этот, подняв одну из валявшихся пуль и черепком расплюснув ее о камень, ножом вырезал из нее крест на манер георгиевского; другие, разговаривая, смотрели на его работу. Крест, действительно, выходил очень красив.

      – А что, как еще постоим здесь сколько-нибудь, – говорил один из них, – так по замиреньи всем в отставку срок выйдет.

      – Как же! мне и то всего 4 года до отставки оставалось, а теперь 5 месяцев простоял в Сивастополе.

      – К отставке не считается, слышь, – сказал другой.

      В это время ядро просвистело над головами говоривших и в аршине ударилось от Мельникова, подходившего к ним по траншее.

      – Чуть не убило Мельникова, – сказал один.

      – Не убьет, – отвечал Мельников.

      – Вот на же

43

См. ниже в Словаре трудных для понимания слов.