Семнадцать мгновений весны (сборник). Юлиан Семенов

белой,

      Как прялка, стоит тишина,

      Пахнет уксусом, краской

      И кислым вином из подвала.

      Помнишь, в греческом доме

      Любимая всеми жена,

      Не Елена, другая,

      Как долго она вышивала…

      Видите? Здесь – все вещи каждодневного обихода: уксус, краска, подвал, кислое вино. Но, размышляя над такими гигантскими понятиями, как Россия, он тоже умел находить конкретное проявление образа.

      Чудовищно, как броненосец в доке,

      Россия отдыхает тяжело.

      И вам сразу становится зримо понятна Россия, израненная, в тисках молчаливых высоких доков… Или же, извольте, – правда, кое-что я подзабыл:

      Мне на плечи бросается век-волкодав,

      Но не волк я по крови своей,

      Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

      Жаркой шубы сибирских степей,

      Там, в далекой дали, где течет Енисей

      И сосна до звезды достает, —

      Человек я! Не волк я по крови своей!

      И меня только равный убьет!

      Мандельштама он подвирает – у отца был томик его стихов.

      Кто-то тихо, с болью шепчет:

      – Ну да… А нас кто здесь убивает? Равные? Люди?

      – Я позволю себе, – отвечает доцент, – опять-таки обратиться к Мандельштаму. Слушайте же:

      Не мучнистой бабочкою белой

      В землю я заемный прах верну,

      Я хочу, чтоб мыслящее тело

      Обратилось в улицу, в страну,

      Позвоночное, обугленное тело,

      Сознающее свою длину!

      Морячок шепчет:

      – Повесить и сжечь – еще не значит убить, это точно. Очень мне хочется дожить до того часа, когда будет на земле улица имени меня.

      – Улица моего имени, – поправляет доцент.

      – Улица имени меня, – упрямо повторяет морячок.

      – Разговорчики! – орет капо.

      Воцаряется тишина. Как прялка. Это поразительно. Тишина не может быть без звука, который бы ее не оттенял. У нас – это дыхание людей. А там, в белом доме, была прялка.

      – Тебя как зовут? – шепчет доцент.

      – Степан.

      – Меня Сергей Дмитриевич. А фамилия?

      – Богданов.

      – Ты не Василия Богданова, музыкального критика, родственник?

      – Нет, мой старик – инвалид Гражданской войны. Его тоже Степаном зовут. Ноги у старика нет…

      – Сейчас вроде бы там стало легче. У меня там тоже семья. Две дочери и жена. Ты где жил?

      – Усачевка, дом семь.

      – А я только-только переехал с Молчановки. Идешь вечером, боты по снегу – хруст-хруст, луна окаянная, в окнах – тепло, по парадным влюбленные затаились. Не умели ценить мир, все метались, спорили, от самих себя бежали… Я, помню, иногда поражался – время стал ощущать, оно вокруг меня, как вода в горной речке, несется, несется. Я совместителем был: утром университет, а вечером вел курс в школе госбезопасности.

      – Вы?!

      – Да, а что?

      – Ничего. Они меня обвиняют, что я заброшен к ним с самолета как разведчик, мол, школу госбезопасности кончил.

      – А ты? Ты…

      –