Яд-шоколад. Татьяна Степанова

к главному, это звучало на диске, потом выключили.

      Главный – это главврач Орловской психиатрической, он курирует практику интернов и пользуется у них непререкаемым авторитетом как светило психиатрии.

      – Сколько он тут уже так, без остановки, барабанит? Три дня? – спрашивает первый интерн и снова прилипает надолго к глазку.

      – И еще ночь. Сразу после того инцидента его отвели в медпункт, обработали ссадины, и главный приказал поместить его сюда под наблюдение.

      Инцидент произошел глубокой ночью в девятнадцатой палате. Другие больные внезапно напали на этого вот больного, начали душить и бить чем попало.

      – Удивительно, – говорит первый интерн.

      – Что удивительно? Что он не устает? Это просто своеобразная реакция на…

      – Что он не убил никого там, в палате ночью, когда они набросились на него. Учитывая, какой за ним тянется хвост… странно, что он никого там не прикончил в драке.

      – Главный решил перевести его сюда, понаблюдать.

      – А ты когда-нибудь слышал, как он говорит?

      – Всего один раз, он очень неохотно идет на любой контакт.

      – А где ты его слышал? В кабинете у главного?

      В кабинете главврача – просторном и светлом – на стене висит большая картина, написанная больным, в прошлом художником. На картине – копии полотна из Лувра – изображен французский врач восемнадцатого – начала девятнадцатого века Филипп Пинель, снимающий цепи с умалишенных.

      Интерн кивает – да, он слышал, как этот больной говорил с главврачом. Тот может подобрать ключ к любому, самому сложному пациенту. Это большое искусство, это пик профессии, этому еще предстоит учиться обоим молодым интернам.

      – Знаешь, главный им заинтересовался с самого начала, – говорит интерн.

      – Из-за того, что этот тип совершил на воле?

      – Да, но не только. Что-то в нем необычное… главный так считает – и в самом этом пациенте и его случае. Что-то странное.

      – Я не понимаю, о чем ты, – второй интерн пожимает плечами. – Он же убийца, садист. Так, ладно, ждем еще сутки, удваиваем дозу лекарства. Если не увидим улучшений, надо ставить вопрос о принудительном кормлении.

      Глава 3

      Рейнские романтики

      Они оба любили это место. Только вот, как всегда казалось Олегу Шашкину, по прозвищу Жирдяй, он любил его больше.

      Они называли это место – Логово. Логово, где собирались они все – Рейнские романтики, группа «Туле».

      Группа действительно настоящая, существовавшая взаправду, как любил отмечать Олег Шашкин – рок-группа, пытавшаяся играть тяжелый рок и совмещать несовместимое: убийственный романтизм бытия и пошлую низменность «мечт».

      Именно «мечт», так говаривал Дмитрий Момзен вместо слова «мечтаний». Тексты для песен сочинял он сам, и у него неплохо получалось. Группа «Туле» выступала по закрытым клубам, ездила по стране и СНГ. Но потом внезапно начались всякие сложности и неприятности, связанные с названием.

      Приходили грозные письма с требованием