Верный муж (сборник). Мария Метлицкая

возмутился:

      – А что, он у вас неходячий? Или незрячий, может?

      Надя прижала палец к губам:

      – Тише, пожалуйста, тише!

      «Скорая» уехала, и она через десять минут поднялась и поплелась на кухню готовить мужу ужин.

      Ужин он съел молча и с обидой сказал:

      – Как ты меня расстроила! Даже голова разболелась!

      И Надя поняла – будет помирать, а «неотложку» не вызовет. Ляжет тихонько и просто закроет глаза.

      Правда, жаловалась дочке в письмах. А та отвечала: «Гони его, мама, на работу. Ну хоть гаражи во дворе сторожить. Или в магазин пусть шастает, на рынок».

      Про работу Надя, естественно, говорить не посмела – даже намеком. А в магазин сходить попросила. Крику было! И про артрит, и про радикулит, и про давление. Она лепетала что-то в свое оправдание и рот свой закрыла уже навсегда.

      А Григорий Петрович как накликал – и вправду заболел серьезно. Сделали операцию, и уж после нее… Что там говорить. После операции он себя заживо закопал.

      Вставать почти перестал, даже ел в кровати.

      Онколог сказал:

      – Нужна воля к жизни. А у него ее нет. Ни желания, ни мотивации. Сколько протянет – неизвестно. А мог бы прожить еще немало.

      Последние два года были совсем тяжелые – истерики, капризы, обиды.

      Надя даже к психологу пошла. Та (идиотка!) посоветовала ей почаще уходить из дома, купить себе новое пальто и туфли на каблуках. И разумеется, не бросаться к мужу по первому зову.

      Все это было такой чушью, что Надя рассмеялась ей в лицо:

      – Господи! И что такое вы мне советуете!

      Ушла, не попрощавшись. Только деньги на стол положила.

      Хорошо, что онколог Гришин выписал ей снотворное. Стала хоть спать по ночам – пусть тревожно, некрепко.

      За неделю до смерти Григорий Петрович попросил показать ему альбом с семейными фотографиями. Она принесла его – кстати, довольно тощий. Фотографироваться семейно муж никогда не любил. Пара свадебных снимков, пара снимков «на югах», еще несколько прибалтийских. Ее карточки из той поездки в Германию и остальные – Любашины: детство, школа, выпускной, свадьба в болгарском ресторане «София».

      Муж долго и внимательно рассматривал старые фото, задерживаясь взглядом на тех редких, семейных. Вертел в руках ее «немецкие» снимки. Вдруг стал подробно расспрашивать про ту давнюю поездку. Она посмеялась:

      – Ничего уже почти не помню, Гриша!

      А он тихо сказал:

      – А я помню. Ты тогда все только мне и Любе привезла. Себе – ничего. А я еще долго носил и рубашки, и галстуки. И свитер синий в серую полоску обожал. И ботинки черные.

      – Ну и на здоровье! – улыбнулась Надя. – Значит, с душой покупала!

      Муж внимательно посмотрел на нее и тихо сказал:

      – Спасибо. То, что с душой, – определенно.

      Надежда погладила мужа по бледной, заросшей щеке, и он впервые не дернулся, не мотнул головой и даже задержал ее руку в своей.

      – Спасибо, что с душой, – задумчиво повторил он и отвернулся к стене.

      Она