Книга Тьмы (сборник). Андрей Дашков

физической силы и отсутствия тачки. Вона чем шутка обернулась…

      – В-ва, дарагой, какой гранат! Ц-ц-ц! Счастье, не гранат!

      – А уступить?

      – Слюшай, мущин, куда уступить?! Зачем уступить! Вах! Обидеть хочешь?!

      Ага, обидишь его, вахаббита. Ладно, беру два ядреных счастья. Один лопнул, в трещину кроваво-сочная мякоть прет. Толкаюсь мимо россыпей зелени, мимо штабелей яиц. Мимо желтых кур, бесстыже раздвинувших жирные ляжки. Окорочка, значит. Фламандский натюрморт кисти Ламме Гудзака. Нет, братцы-сестрицы, мне к выходу. Рюкзак на ходу завязал, застегнул, за спину кинул. Ненавижу тяжести в руках таскать. А на спине – милое дело.

      Вьючное я животное.

      – К-куды прешь?!

      Куды надо, туды и пру. Ну, зацепили тебя пряжкой. Ну, смолчи: бывает, мол.

      Нет, развякался.

      Яблоки-груши на прилавках вдруг показались восковыми. С вмятинами от пальцев нерадивого бутафора. Петрушка с укропом – ткань на проволочках. Абхазец в кепке – плохо загримированный статист. Галдеж – фонограмма, вся в склейках. В косых лучах прожекторов пляшет пыль. Изнанка представления. Показанная зрителю, она разрушает магию.

      – …льдь! Сельдь! Малосоленая…

      Иду за порошком. Самую здоровую пачку возьму. Чтоб надолго хватило.

      Когда, осчастливленный увесистым мешком «Бинго-автомат», выбирался на мост, – воронья лапка уцепила рукав. Над головой ветер драл когтями вывеску «Торгiвельний майданчик». Рюкзак упрямо сползал на задницу: надо снять, лямки подтянуть. Домой хочу. По Бурсацкому спуску, в метро. Домой. А тут – лапка.

      – Погадать, абрикосовый? Всю правду скажу, на прошлое, на будущее, на любовь, на удачу…

      Вот это «абрикосовый» меня доконало.

      Молодая цыганка встряхнула цветастое полено, спавшее у нее на руках. Полено зашлось было со сна пронзительным воплем – и смолкло. Зачмокало, засопело… Не захотело помогать маме крутить толстого фраера. Или у цыган не фраер? Жаль, спросить не у кого: я из истории трудовых ромалэ только «Возвращение Будулая» изучил. С молдаванином Михаем Волонтиром в главной положительной роли.

      – Ай, абрикосовый, Катя все знает, все ска…

      Впервые увидел, как цыганки бледнеют. Щеки пеплом засыпало. Лоб – в синеву. Под левым глазом жилка ударила пульсом. Чуть ребенка в реку не швырнула. И бочком, бочком от меня.

      Странный кураж поджег сердце. Будто окурок – мешковину декораций.

      – Стой! Стой, говорю! Гадать будем!

      Рукав ее блузки оказался тонким, но прочным.

      – Пусти! Пусти, абрикосовый!

      – Ах, абрикосовый? Все, значит, яхонтовые, все брильянтовые, а я абрикосовый?! Гадай, Катя! На!

      Свободной рукой рванул из кармана червонец. Последний. Чуть не рассыпал мелочь.

      – Пусти!

      – Гадай! Кому сказано!

      Тут старуха Изергиль подлетела. Юбки – радугой, в лошадиных, вывороченных зубах – темная палочка «More». Хорошо живут, кучерявые…

      – Джя! Джя! – это она к молодой. Беги, мол.

      Следом детвора: стайкой. Еще три бабы. Нет, четыре. И два мужика. Целый табор. Сейчас будут в небо уходить. Червонец в руке