Моя война. Чужой. Виктор Мишин

этих чего, валить? – спросил Валерка.

      – А ты с ними выйдешь? – просто спросил я.

      – Ну, можно попробовать, – задумчиво ответил друг, – грохнуть их никогда не поздно, если что.

      – Хотите, тащите, – просто сказал я, – только толку-то от них. Чего они смогут рассказать?

      – Старшой! – привлек мое внимание Олег.

      – Чего?

      – Валите их. У наших они сами и расскажут, как двое чуть живых русских надели их форму. Опять вопросов будет столько, что заманаемся отбрехиваться.

      – Олежка прав, – кивнул я. – У меня и для вас целая лекция. С тобой-то все понятно, а еще ведь Матросов есть…

      – Меня не надо валить! – робко произнес Лешка. – Я ничего не скажу.

      – Тут наоборот нужно. Необходимо сказать именно то, что нам не сможет повредить, точнее даже, должно помочь. Убалтывать вас будут ой как серьезно. У Валерки спросишь, он уже опытный.

      – Вот почему я и остался у партизан, не хотел на допросы попасть… – севшим голосом ответил рядовой.

      – Ну а как без допроса? – пожал я плечами, что причинило мне новую боль. Прокашлявшись, продолжил: – Ты из вражеского тыла идешь, обязаны допросить. Но вы помните, что я рассказывал. Если пойдет все не так, как я говорил, можешь мне не верить. Хорошо?

      – Да все я понял. Сам понимаю, что будут пряник сулить, чтобы сдал остальных.

      – Конечно. Главное, не заикайтесь даже, что мы к фрицам собрались. Твердите, как «Отче наш»: командир, будучи тяжело ранен, отправил на выход из окружения. Никакого смысла вам умирать вместе с нами нет. Если следак нормальный попадется, то сам поймет, ну а дурак помучает немного. Главное, Валер, весь расчет на тебя!

      – Да, я все понимаю. Левитин заступится, своих он не сдаст.

      – Максим Юрьевич как отец родной, главное, доберись до него. Вот тому уже можете говорить всю правду.

      Я долго и обстоятельно инструктировал бойцов, что и как говорить. Как вести себя на допросах, а будет их немало. Ведь отсюда нет прямого пути в нашу школу. Сколько будет особых отделов по пути к дому, даже предположить не возьмусь.

      Хотел, чтобы новичок, рядовой Матросов, сам убил фрица. Но тот сник, понимаю, убить безоружного, да еще и полностью раздетого человека, очень тяжело. Все сделал Веревкин. Валерке с недавних пор это не трудно. Пока отправлял на тот свет одного фашиста, второй начал причитать и, увидев возвращающегося с болота нашего бойца, заверещал. Валера быстро прыгнул к нему и вогнал штык в живот со всей своей пролетарской ненавистью. Матросов стоял рядом и не смог сдержаться.

      – Ну, отошел? – спросил я, когда Лешка прокашлялся и вытер рот. Рвало его минуты три без остановки, чем хоть, жрать-то давно нечего.

      – Да, извините, товарищ командир. Больше не повторится…

      – Да брось, – качнул я головой, – у всех такое было. Это реакция нормального человека, если хочешь. Ты думаешь, мы нормальные? Забудь об этом, парень, война ломает людей, обратной дороги нет.

      На