Внесите тела. Хилари Мантел

дороги, укутывает поля и крыши, клонит ветви тиса и дуба; птицы примерзают к веткам, рыбы замурованы подо льдом. Колыбель под алым пологом, вся в золотых королевских гербах, закутанные няньки дрожат от холода, в камине горит огонь, свежий новогодний воздух пахнет корицей и можжевельником. Гордой роженице приносят розы… как? В золоченой корзине? В длинном футляре наподобие гроба, в шкатулке с перламутровой инкрустацией? Или высыпают на одеяло из шелкового чехла, расшитого гранатами? Летят счастливые недели. Ребенок жив. Весь мир знает, что у Тюдоров есть наследник. И вдруг на пятьдесят второй день тишина за пологом: дыхание было – и нет. Женщины хватают принца, плачут от ужаса и горя, крестятся, шепчут молитвы.

      – Я постараюсь сделать что могу, – говорит он. – Касательно вашей дочери. Касательно ее приезда.

      Насколько опасно провезти одну восемнадцатилетнюю девушку через несколько графств?

      – Думаю, король позволит леди Марии вас навестить, если вы посоветуете ей во всем почитать отцовскую волю и признать короля главой церкви.

      – В вопросах совести я ничего принцессе указывать не могу. – Екатерина поднимает руку, ладонью к нему. – Я вижу, Кромвель, вы меня жалеете. Не стоит. Я давно готова к смерти и верю, что Господь вознаградит мое служение. И я вновь увижу моих деток, которые ушли на небо раньше меня.

      Его сердце могло бы сжаться от боли, не будь оно в надежной броне. Она хочет мученической смерти на эшафоте, а умрет в болотном краю, одна, задохнувшись собственной рвотой. Он говорит:

      – А леди Мария тоже готова умереть?

      – Принцесса Мария размышляет о страстях Христовых с самого детства. Когда Господь призовет, она будет готова.

      – Да есть ли в вас родительское чувство? Всякий человек оберегал бы свое дитя.

      Однако он вспоминает Уолтера Кромвеля. Уолтер топтал меня башмаками, меня, своего единственного сына.

      – Я показал вам пример, мадам, когда ваше упрямое противостояние королю и совету привело к ужасающим последствиям. Так что вы можете ошибаться. Я умоляю вас допустить мысль, что вы ошибаетесь и на сей раз. Ради Христа, убедите Марию слушаться короля.

      – Принцессу Марию, – устало поправляет она. У нее больше нет сил спорить. Он уже думает уйти, но тут Екатерина поднимает голову: – Давно хотела спросить, на каком языке вы исповедуетесь? Или вы не ходите к исповеди?

      – Богу ведомы наши сердца, мадам. Нет надобности в посредниках, в пустых словах.

      И в языке тоже, думает он. Бог не нуждается в переводе.

      Он вываливается за дверь и чуть не падает на руки Эдмунду Бедингфилду.

      – Моя спальня готова?

      – А как же ужин?

      – Пришлите мне миску похлебки. Я уболтался вусмерть, мне нужна только постель.

      – Не желаете грелку? – ухмыляется Бедингфилд.

      Значит, телохранители уже все разболтали.

      – Нет, Эдмунд, только подушку.

      Грейс Бедингфилд огорчена, что он так рано уходит спать. Она надеялась услышать придворные новости;