Внесите тела. Хилари Мантел

Кристоф, – мы входим, а она усики выщипывает. Старухи все так делают.

      Для Кристофа бывшая королева – старая карга. Он думает: а ведь Екатерина примерно моя сверстница. Однако к женщинам время немилосердней, особенно к тем, кому Бог дал много детей и почти всех забрал.

      Робко подходит священник – тихонький старичок. Предлагает показать церковь и ее святыни.

      – Вы, должно быть… – Он мысленно пробегает глазами список. – Уильям Лорд?

      – Э… нет…

      Какой-то другой Уильям. Следует долгое объяснение.

      – Не важно, – обрывает он. – Лишь бы ваш епископ знал, кто вы такой.

      Перед ними святой Эдмунд, человек с пятью сотнями пальцев; святой изящно тянет носок, как будто танцует.

      – Поднимите-ка фонарь, – говорит он. – Там кто, русалка?

      – Да, милорд. – Священник испуганно хмурится. – А что, нельзя? Надо убрать?

      Он улыбается:

      – Просто я подумал, что она далековато от моря.

      – Рыбой разит! – хохочет Кристоф.

      – Простите мальчишку. Он не поэт.

      Священник несмело улыбается. На дубовой перегородке святая Анна наставляет по книге свою дочь, Деву Марию; Архангел Михаил рубит ятаганом дьявола, обвившего ему ноги.

      – Вы к королеве, сэр? Я хотел сказать, – поправляется священник, – к леди Екатерине?

      Он думает: старик понятия не имеет, кто я. Какой-то королевский посланник. Может, Чарльз Брэндон, герцог Суффолк. Или Томас Говард, герцог Норфолк. Оба они в свое время испытали на Екатерине весь свой скудный арсенал убеждений и угроз.

      Он не называет своего имени, но оставляет пожертвование. Священник держит деньги в руке, будто согревает.

      – Вы простите мою оговорку, милорд? Когда я неверно назвал леди Екатерину? Клянусь, я не имел в виду ничего дурного. Здесь в глуши трудно уследить за всеми переменами. Пока мы уясним одно письмо из Лондона, приходит другое, и там все иначе.

      – Нам всем непросто. – Он пожимает плечами. – Вы молитесь за королеву Анну каждое воскресенье?

      – Конечно, милорд.

      – И что на это говорят ваши прихожане?

      – Поймите, сэр, они люди простые, – виновато говорит священник. – Я и не слушаю, что они говорят. – И тут же торопливо добавляет: – Но они все глубоко преданы королю. Глубоко преданы.

      – Не сомневаюсь. Сделайте милость, помяните в это воскресенье усопшего Тома Вулси.

      Покойного кардинала? По лицу священника видно, как ворочаются старческие мозги. Гость явно не Томас Говард и не Чарльз Брэндон; если при них упомянуть Вулси, они плюнут тебе под ноги.

      Когда он выходит из церкви и садится на лошадь, уже темно, в воздухе плывут редкие снежинки. День был долгий, одежда тяжело давит на плечи. Он не верит, что мертвым нужны наши молитвы, однако всякий, читавший Библию, как он, знает: наш Бог – своенравный Бог. Всегда невредно подстелить соломки. Когда с дороги ярким всполохом взмыл вальдшнеп, сердце на миг оборвалось и застучало сильнее. Птица упорхнула в лес, сделалась серой, а он ощущал каждый удар в груди, как взмах крыльев.

      Они