Заимка в бору. Максим Дмитриевич Зверев

Будет парад на соборной площади, а нам учиться – в календаре красное число, – ответил я.

      – И тогда был бал в день именин императора, а вечером она повесилась. Говорят, что как только наступает царский день, в тот вечер ее можно увидеть, если набраться храбрости, сесть в камеру № 7 и смотреть в зеркало. Спорю, что ты побоишься это сделать! – и Михайлов испытующе посмотрел на меня.

      – А ты? – спросил я.

      – Не побоюсь нисколько!

      – И я тоже! – выпалил я неожиданно для самого себя.

      – Тогда давай завтра отправимся туда вместе!

      Послышался звонок. Перемена кончилась. Признаться, я раскаивался, что дал согласие, но делать было нечего.

      На другой день вечером я пришел к Михайлову. Он ждал меня, втайне надеясь, что я не приду. Впрочем, только через год он признался мне в этом. А тогда родители его уехали на бал по случаю празднества, именин царя, в доме оставалась одна кухарка. За рублевку мы уговорили ее сохранить в тайне нашу затею, открыли люк в сенях, под парадной лестницей, и спустились в подвал со свечой в руках.

      При слабом свете низкий сводчатый коридор казался бесконечным. По обеим сторонам были казематы с крошечными решетчатыми окошками. Наши шаги гулко раздавались в пустом помещении. Мы оба замирали от страха, стараясь не выказывать это друг другу, но все же нашли в себе силы отыскать полустертую цифру «7» на одной из камер. Со скрипом открылась тяжелая дверь, и мы вошли в тесную, затхлую каморку, высоко подняв свечу. К одной стене была прикована ржавая железная кровать.

      – Сядем… – прошептал Михайлов, указывая на кровать.

      Мы сели. Я держал свечу, а он зеркало.

      – А когда она повесилась? —едва слышно пролепетал я.

      – Как раз в это время… Молчи…

      Мы надолго замолчали. Однако голубая дама в зеркале не появлялась. В нем смутно виднелись при свете свечи только наши побледневшие лица.

      Прошло порядочно времени. Я только хотел сказать: «Хватит, айда отсюда», – как вдруг мы совершенно явственно услышали дробный стук женских каблучков по лестнице у нас над головами.

      – Она… сейчас сюда… – Михайлов порывисто вскочил, толкнув меня, а я с перепугу выронил свечу. Мы сразу оказались в кромешной темноте. На полу зазвенели осколки упавшего зеркала. А мы в ужасе, на ощупь, бросились из подвала к выходу, держась за стены и ожидая в любую секунду чего-то сверх естественного!

      Опомнились мы только, когда ворвались в кухню.

      – Что-то скоро вернулись, храбрецы? – улыбнулась кухарка, заметив наш перепуганный вид.

      – Шаги на лестнице услыхали? Это барыня плохо себя почувствовала на балу и вернулась домой…

      Учебный день в Барнаульском реальном училище начинался без четверти девять утра. Швейцар звонил, и 300 реалистов строились в ряды по классам в актовом зале на втором этаже. Серые брюки и серые тужурки с двумя блестящими пуговицами на воротниках, кожаные черные ремни с медными бляхами и буквами Р. У. И. Н. II делали всех однородной серой массой. Классные надзиратели обходили и ровняли ряды. Все стихало. В коридоре раздавались