Заимка в бору. Максим Дмитриевич Зверев

сидел, немного смущенный вниманием ко мне взрослых, с жаром рассказывал о поездке на автомобиле и о вручении документов об окончании училища. Не утерпел рассказать и о парадной форме офицера. Отец вдруг перебил меня и сердито сказал:

      – Офицеры так разряжены, чтобы заметнее была разница с простыми солдатами – легче посылать послушных, приниженных рядовых умирать за царя!

      Наступило неловкое молчание.

      – А вы знаете, молодые люди, – обратился к нам Григорий Иванович, – сколько погибло русских людей в результате этой бойни, затеянной правительством? Миллионы! Сразу мобилизовали столько народу, что винтовок не хватало. В атаку ходили трое с одной винтовкой, у двоих были лопаты. Немцы жарят из пулеметов, солдаты бегут вперед, кричат «ура, за веру, царя и отечество», а если кто упадет с винтовкой, ее хватает «лопатошник».

      – Неужели это правда? – удивился Борис.

      Да, так было в начале войны, а потом привезли из Америки такие же винтовки, как наши, системы «Ремингтон», – сказал гость и продолжал: – У меня брат служил врачом в гусарском полку. Он рассказывал, как по-глупому бросили вперед кавалерию на австро-венгерском фронте, без артиллерии и пехоты. Тылы отстали, полки стали отступать. Его полк попал в засаду, пулеметами скосили половину солдат, пока прорвались по дороге дальше. Полковник был ранен в живот. Мой брат положил его в санитарную повозку и с белым флагом повез в австрийский городок. Там врачи сделали операцию полковнику, но он умер, а брата отправили в лагерь для пленных. Ему удалось бежать через Италию, по возвращении он снова попал на фронт и сейчас в госпитале, смертельно раненный, умирает.

      Отец и его друг долго еще рассказывали нам, что трон держится только на штыках. Впервые тогда мы узнали о Распутине.

      Мы слушали с Борисом, притихнув, поражаясь, что впервые, как со взрослыми, отец и его друг говорят с нами о положении в России. Этот день, начавшись последним школьным звонком, оказался до предела насыщен удивительными событиями. Но до нашего сознания еще не дошло, что детство кончилось.

      Юность

      ФУРАЖКА ЛЕСНИЧЕГО

      В Бобровском лесничестве встретили меня с радостью.

      Небольшая деревенька Бобровка, в двадцати верстах от Барнаула, раскинулась среди соснового бора на берегу Оби. Старожилы-сибиряки жили зажиточно. В каждом дворе амбары, поднавесы, многие дворы сплошь крытые, земли – сколько угодно. В дальнем углу деревни главная улица была перегорожена забором из жердей – пряслами. Широкие ворота открывались со скрипом. За этими воротами жили новоселы – переселенцы из европейской части России. Плохонькие домишки, беднота, полуголые босые ребята, изможденные лица взрослых. Почти все переселенцы работали батраками у старожилов или отрабатывали деньги, взятые в долг на лошадь и корову.

      На молодого помощника лесничего, у которого только-только стали пробиваться усики, народ в деревне поглядывал с любопытством. Ведь я был почти мальчишка,