Нуар. Андрей Валентинов

прочитаю…

      – Это какую? – вздернул светлую бровь Липка. – «Рено» или «Марк»?

      Лев нахмурился зимней тучей, вскинул голову.

      Что нам до статуй и их изгибов,

      До роз и тюльпанов на празднике мая:

      В спирте с водой прополоскать мозги бы,

      Когда их больно тоска сжимает!

      Не проговорил – пророкотал. Странное дело, но в миг поэтических излияний речь нашего тюленя меняется, да так, что хоть к Станиславскому парня отправляй. И согласные на месте, и тон соответствует.

      – «И их изгибов» – зияние, – сухо отреагировал Липка, – «больно тоска сжимает» – трюизм.

      Немного подумав, резюмировал:

      – Давай еще!

      Лев не заставил себя просить. Приосанился, надул щеки:

      Как язвой, заревом запад застлан,

      А небо стало угрюмо-сизым;

      Занозой месяц заткнулся снизу

      Напротив места, где солнце гасло.

      Пейзаж пронизан угарным дымом,

      Горят деревни, с морозом споря,

      Ведь край суровый, залитый горем,

      Забыт стал ныне Отцом и Сыном…

      Выдохнул, уперся взглядом в носки собственных давно не чищеных сапог. Штабс-капитан скривился, явно хотел что-то сказать, но в последний миг раздумал. Я тоже воздержался от оценки. Бедному Льву, нашему горе-капитану Лебядкину, и так достается, и по делу, и не слишком…

      Но не хвалить же такое!

      На этот раз пили молча. Даже Лёва не сопел, глотал тихо, только носом дергал. Закурив новую папиросу, я прокашлялся, прогоняя горечь, поставил кружку посередине, с бутылью рядом.

      – Господа офицеры!..

      Липка дернулся – устав у парня, можно сказать, в крови. Вставать не стал, но поправил воротник, посерьезнел взглядом. Лёва не отреагировал никак. То ли слышал, то ли нет.

      В нашей тройке я – главный. Штабс-капитан, как и Федор, но опережаю его по производству. Мы с ним ровесники, Гершинин на год старше… По крайней мере, если верить документам.

      – Докладываю обстановку. С ноября прошлого, 1920-го, года наше начальство в лице командира 1-го пехотного корпуса его превосходительства генерала Кутепова, в просторечии именуемого Носорогом, а также Фельдфебелем и Кутеп-пашою, с переменным успехом ведет войну с личным составом. В штабных документах это действо именуется борьбой за дисциплину. Всем присутствующим уже приходилось сиживать в сарае с пышным названием «Губа», посему от подробностей воздержусь…

      Послышался тяжелый вздох. Бедного Лёву выпустили из Губы-сарая только позавчера. Сидел он там три дня, паек же получал хорошо если половинный.

      – На яхту «Лукулл», где сейчас пребывает Главнокомандующий, штаб посылает доклады под грифом «В Багдаде все спокойно». Однако Кутеп-паша, пусть и дурак, но понимает, что эта бордель негритянская ничем хорошим не кончится. Тем более, наши союзнички, господа французы, тонко намекают, что помянутую бордель они больше терпеть не намерены.

      Недавно корниловская рота