Сабля Волынского. Олег Эсгатович Хафизов

коней тяжелой кавалерии. Услышав от кузнеца суть дела, он передал повод лошади конюху, а сам надел кафтан и отправился в кабинет. Здесь он вымыл руки с мылом и развернул тщательно обвязанный бечевкою сверток.

      Зная, какая дрянь содержится внутри столь внушительной оболочки, кузнец несколько поджался, предполагая услышать от барина насмешку, брань, а может – и получить педагогический удар в ухо. Однако ничего подобного не произошло.

      Потирая руки, Потресов прошелся по горнице, открыл секретер, достал из шкатулки рубль и вручил его кузнецу. Кузнец весь вспыхнул от удовольствия, но, стараясь не показать виду, напомнил подпоручику, что говорено было не о рубле, а о пяти рублях приза.

      – Верно, говорено было пять рублей – за меморию. Вот, глянь-ко…

      Он достал из той же шкатулки, где хранил казенные деньги, массивный серебряный перстень-мощевик, весь почернелый и, очевидно, ужасно древний, и показал его кузнецу.

      – Мемория – есть драгоценность, вот мемория, а у тебя грязное железо. Так что, бери свой рубль, ступай и радуйся, что я еще в духе.

      Подпоручик Потресов проделал с кузнецом примерно ту же операция, что и сам кузнец – с темным пахарем. Он подробно расспросил находчика, где и когда найдена вещь, заставил его вместо подписи поставить крест в ведомости о получении пяти рублей, а разницу хладнокровно положил в свой карман. Но его радовала даже не эта приятная мелочь, позволяющая сегодня вечером поставить карточку после ужина в доме богородицкого воеводы.

      Он был наслышан о причудах своего патрона – управляющего императорской Конюшенной канцелярией, генерал-аншефа, обер-егермейстера, кабинет-министра и одного из самых могущественных людей империи Артемия Волынского. Он знал, что этот богатый вельможа может не заплатить за работу портному или не вернуть долг своему клиенту, но может вдруг швырнуть кучу денег за железку, которая якобы принадлежала царю Гороху, или вознести на служебный Олимп подлого человека только за его расторопность и ловкость ухваток.

      После ужина в доме воеводы, за трубкой, Потресов представил хозяину ржавую саблю, переложенную для вида в футляр от шпаги с бархатной подкладкой.

      В отличие от хитрого кузнеца и не менее хитрого подпоручика, просвещенный воевода не принижал ценность находки. Напротив, ее невзрачный вид показался ему несомненным доказательством древности.

      – Ну, брат, ежели я что и понимаю в мемориях, то этот тесак принадлежал самому Мамаю, если не Батыю. Ты только взгляни на его изгиб: точно такую саблю я видывал на гравюре разорения татарами Рязани, – приговаривал воевода, подходя к окну и высматривая на свет какую-нибудь надпись или клеймо мастера.

      – Я тотчас угадал, что вещь ценная, – скромно признался подпоручик.

      – Расплатился с находчиком?

      – Из своих.

      – Вот тебе, чтобы ненакладно было.

      Воевода отсчитал подпоручику несколько червонцев, подумал и прибавил еще два. Но Потресов не спешил