Сабля Волынского. Олег Эсгатович Хафизов

ни до нас, ни при нас, ни после нас не будет такого войска устроенного! – высокопарно восклицает один из литовских князей, недавно перешедших на московскую службу.

      Великий князь молча наклоняет голову в знак согласия.

      Вглядываясь из-под приставленной козырьком ладони в лица всадников, сорокалетний Боброк, который выглядит чуть ли не стариком среди юных русских вождей, замечает:

      – Вижу небывальцев. У многих нет еще бороды.

      – У иных ее и не будет, – мрачно отвечает Дмитрий Иванович и, пришпорив коня, спускается к войску.

      Подскакав короткой рысью к черному знамени с ликом Христа в центре Большого полка, великий князь спешился, снял свой позолоченный шлем и опустился на колени. Все воины полка со звоном и бряцанием также слезли с коней, обнажили головы и грузно припали на колено в своих тяжелых латах. Несколько минут ветер носил над полем монотонный низкий гул мужского бормотания. Затем снова раздался лязг боевого металла. Вслед за князем ратники встали с колен и запрыгнули в седла.

      Великий князь поскакал вдоль строя, останавливаясь перед каждым полком и обращаясь к бойцам. Эта армия, которая казалась литовскому воеводе самой огромной и прекрасно организованной в мире со времен Александра Македонского, на самом деле, вместе со вспомогательными службами, не превышала современной дивизии, так что большинство командиров и старых ратников Дмитрий Иванович знал в лицо.

      Он разговаривал с воинами не как оратор и вождь, а как солдат и товарищ.

      – Готовьтесь, братья, ведь завтра будет некогда готовиться, гости уже близко и торопятся на пир, – говорил Дмитрий Иванович, и воины хмуро отвечали:

      – Изготовимся, княже. Встретим гостей.

      – Стойте и бейтесь крепко, не сходите каждый со своего места, что бы ни было.

      – Устоим, княже.

      – Я среди вас. Либо вместе победим, либо вместе все сгинем. Молитесь усердно за меня, а я помолюсь за вас.

      – Помолимся! Береги себя, княже! Если нас убьют, ты нас прославишь. А тебя убьют – все стадо лишится пастыря, и победа лишится победителя.

      После смотра русские расставляют караулы, разводят костры и устраиваются на ночлег. Быстро темнеет, и на поле тучами слетается воронье, словно получившее приглашение на пир.

      Боброк приступает к своей следующей обязанности, подробно описанной в «Сказании о Мамаевом побоище» и не вызывающей ни малейшего осуждения у набожного автора повести. Он гадает великому князю на завтрашний бой.

      Ночью Боброк и Дмитрий Иванович садятся на коней и едут за русские посты, в сторону татарского стана, который виден в ясной ночи за несколько верст и мерцает голубоватым заревом костров. После ярко освещенного русского лагеря степь кажется черной, как печное жерло. Отпустив поводья, великий князь и воевода едут вслепую до тех пор, пока, примерно посередине между вражескими позициями, зрение не привыкает к темноте. Дмитрий Иванович и Боброк спешиваются.

      – Два