Ретроградный Меркурий. Марина Крамер

Митя сам удивлялся своей решимости. Вспоминал ту ночь, какую-то проселочную дорогу, Георгия, который отъезжал от гостиницы с выключенными фарами, Соню, которая, казалось, больше беспокоилась о фильме, чем о собственной жизни. Не ощущала опасности, сразу же начала звонить каким-то девочкам из группы, давать указания.

      Любопытно, что ее слушались – а ведь она была всего лишь ассистентом. То ли статус любовницы режиссера так действовал, то ли прирожденные ее организаторские способности. Она выглядела строгой – чересчур строгой и очень недовольной.

      Уже на шоссе в свете встречных машин он то и дело бросал взгляд на ее резкий профиль.

      Нет, не милашка. Страшно рядом с такой. Именно поэтому он охотно позволил оставить себя одного на этой заброшенной даче. Собственно, никакой заброшенной она не была, вполне ухоженный дом, хотя и старый. Актерский поселок, от Москвы почти сто километров, но электрички ходят – можно выбраться, если что.

      Поначалу он и не понял даже, куда приехал, не слышал, кому Соня дозванивалась, с кем говорила. Лег спать под утро, успокоенный тем, что никакая Катя его здесь не найдет.

      Проснулся поздно, долго соображал – где он, где Сонька.

      Деревянный дом, все старомодно и добротно, белоснежное белье, на котором он, оказывается, спал в одежде.

      Первым делом Митя нашел в рюкзаке зарядку от телефона, поставил его подкормить, а сам отправился исследовать свое новое пристанище.

      По первым же фотографиям, которых на стенах было в изобилии, он понял, что это дача Анны, ее родителей. И, судя по всему, спал он на кровати ее великого отца.

      Это приятно волновало. И кабинет его сохранился в целости.

      Митя не мог оторваться от старых фотографий, записок, воспоминаний своего гениального коллеги. Многое казалось ему остроумным, восхищало, открывало совершенно новые факты о съемках самых известных фильмов.

      Митя даже представил его здесь, в этом кресле, с печатной машинкой. Наверняка сюда приезжали сценаристы, сидели, курили, открывали вот эту самую форточку – великие люди касались ее руками.

      Митя перегнулся через стол, открыл окно. В комнате сразу посвежело.

      Удивительно, но здесь, на севере Подмосковья, было гораздо холоднее. Мало того, что не распустились деревья, так в низинах еще лежал серыми корками снег, а с теневой стороны дома висело несколько самых настоящих сосулек.

      Митя бродил по большому запущенному участку, ощущая что-то новое для себя, покой, которого он давно не испытывал. Умилялся каждой малости, даже, опасливо озираясь, выглянул за скрипучую калитку.

      На улице, как и ночью, когда они приехали, было безлюдно и тихо, только птицы звенели, перекрикивая далекий гул поезда. От ветра покачивались прошлогодние сухие листья, застрявшие в щели старого металлического почтового ящика. День был не то что солнечный, радостный – нет, скорее, спокойный, с несколькими светящимися прорехами в светло-сером небе.

      В холодильнике нашлись продукты, купленные, видимо, вчера по дороге.

      Он удивился, что не вспомнил об этом раньше, пожарил