Больная любовь. Игорь Дихтер

поднял ладони вверх и кивнул. Никто не хочет остаться без куска хлеба. А Уотсен был живой легендой, которая хорошо платила. Очередь из желающих стать его секретарём выстроилась бы до самой Аляски. Посему Бенджамин не хотел рубить сук, на котором сидел. Но дело было не только в деньгах – он действительно опасался отпускать Редьярда в чужую страну. Иногда тот совершал странные телодвижения, мог подолгу смотреть в стену, а потом, стараясь проморгаться, соображать, где находится.

      Но Уотсен был непреклонен и спустя сутки они с Брайтоном отчалили в Баколи, которая встретила их медовым солнцем и нежно-розовым закатом. Бледнокожий Редьярд щурился от непривычного изобилия естественного света и выглядел несколько растерянным, но жутко довольным.

      Он арендовал дом Пьянко-Ручилло на берегу моря, который представлял собой двухэтажное белокаменное здание с большим количеством роскошно обставленных комнат, залов, дубовых лестниц. Брайтон бродил по нему, присвистывая от изобилия красоты. Когда от колорита позолоченных подсвечников, старинных картин и хрусталя в стеклянных шкафчиках начала кружиться голова, он пришёл в спальню, где Уотсен корпел над печатной машинкой. Его волосы всё ещё были прилежно расчёсаны по пробору, но пара прядей взбунтовались и выбились. Бертран улыбнулся, любуясь гением пера, находящимся за работой, а потом тихо вышел из комнаты, прикрыв дверь.

      Когда Уотсен поставил точку и потёр покрасневшие глаза, за окнами сгущался синий маслянистый вечер. На бархате неба загорались звёзды, открылись ночные клубы и рестораны, опьянённые джазом, хлынувшим из Америки. «Ревущие двадцатые», во всей своей блестящей красоте и беззаботной дерзости, меняли не только моду, но и будоражили умы мужчин и женщин. Если в пуританской Англии американское веяние считалось полулегальным, открыто не приветствуясь обществом, то в Италии всё было иначе. Дама могла облачиться в платье с юбкой, собранной из бисера, обрезать длинные волосы, завить их и нарисовать на губах «бантик», а после отправиться танцевать в ближайший клуб. И никто бы не посчитал её «ночной бабочкой». Думая об этом, Уотсен встал, скинул атласный халат и облачился в лёгкие белые рубашку и шорты. Выйдя из спальни, он позвал Бертрана, но ответа не последовало.

      Откровенно нервничая, Редьярд вышел из дома и осмотрелся. Далеко впереди виднелись огни уличных кафе. Море было спокойно, зовя в свои тёплые объятия. Пляж, прилегающий к дому, пустовал. Словно чувствуя, что Брайтон отправился туда, где под открытым небом играют джаз и пьют пиво, писатель пошёл вперёд, на огоньки.

      Через двадцать минут он оказался возле большого уличного кафе, на танцевальной площадке которого вертелись полуголые мужчина и женщина, танцуя танго. Трое толстых мужчин давали джаз, а посетители набивали животы форелью с овощами и пили пиво. Уотсен заметил Его и в солнечном сплетении возникла странная боль.

      Брайтон сидел за столом с пятью мужчинами и что-то живо обсуждал. Возненавидев всех этих незнакомцев, писатель приблизился к столу, не сводя пристального