Самозванец и гибельный младенец. Станислав Казимирович Росовецкий

страшную, пышущую пламенем кузницу. Впрочем, там паренек надолго спрятался за спиной Спирьки, а кот за его ногами. В большой кирпичной печи полыхал огонь. Кузнец, ловко орудуя клещами, выхватил из огня нечто светящееся красным, бросил на большую железяку, стоявшую на огромном пне, опоясанном поверху железной полосой. Ударил тяжелый молот, брызнули искры… Не успел Бессонко опомниться, как кузнец снял с железяки готовое, из ничего возникшее лезвие серпа. Да, велика она, кузнечная премудрость!

      – Давай, что там у тебя?

      – Не стой столбом, орясина, подай хитрецу шлем, – прошипел Спирька.

      – А… Да, вот…

      В ручищах великана-кузнеца (холщевые рукавицы он снял и сунул за пояс) изувеченный шлем показался Бессонку до обидного маленьким. Гатило повертел его и так и этак. Замычал:

      – Немецкой работы, значится… Пищальной пулей, чем же еще?… Да, забрала и след простыл… Холодная ковка…

      Ткнул кузнец шлем назад в руки Бессонку, а сказал почему-то Спирьке:

      – Могу и забрало выковать и привесить, и края шлема выпрямить… Хотя работа тонкая… Вот только чей шлем-то? Если ляха-голяка, что у Анфиски в нахлебниках живет, то чем панок расплачиваться будет?

      – Так ведь мой шлем, дядя Гатило! – взвился паренек. – А чем расплатиться, у меня имеется.

      – Все так, – кивнул Спирька. – Малый не врет.

      Кузнец сверкнул глазами на Бессонка, подумал. Наконец, заговорил:

      – Не надобен тебе, парень, такой шлем… Коли без прочего доспеха, так и вовсе смешон будешь…

      – Да есть он у меня, есть полный доспех!

      – Правда? Ну тогда, как навяжешь все на себя, тебя за немца или поляка примут, вот что. Оно тебе надо?

      – Вот еще…

      – Гляди сюда, – и черный палец ухватился за железную трубочку на макушке шлема. – Это зачем, знаешь ли? Нет? Это чтобы сюда павлиньи перья вставлять… Если ли у тебя, парень, павлинье перо? Большое, с синим глазом на желтом яйце?

      Плюгавец Спирька закудахтал-захихикал, кузнец смотрел на Бессонка, вроде и в самом деле ждал ответа, однако мысли его и читать не нужно: заметно было, что прячет усмешку в усы. Очень захотелось Бессонку взглядом уложить верзилу на землю, чтобы не задавал издевательских вопросов, но он пересилил себя.

      – Ты пояснил бы, дядя Гатило, почему мне не нужно рыцарский доспех надевать, – выдавил из себя, потупив опасные свои глаза.

      – Аль не понял? Тебе, уж не знаю как, достался доспех старого шляхтича-гусара, убитого покойным отцом твоим Сопуном – да будет земля пухом твоему храброму отцу! Небось, и седло тоже?

      – Есть и седло там, большое…

      – А к седлу сзади вроде как крылья приделаны?

      – Есть такие, с гусиными да индюшачьими перьями, только обломано одно…

      – А ты, небось, мечтаешь в войско царя Димитрия пойти? Правда ведь? А если явишься к царю в таком виде, то увидят там тебя польские гусары, кои царю Димитрию служат, увидят – и порешат на месте, оком мигнуть не успеешь.

      – За что же? – насупился