Консул Содружества. Александр Зорич

теперь – плохие новости.

      Отделение Бета, похоже, спеклось в полном составе. В шахте лифта бушует лютый пожар. От жара оплывает, как свечка, остов «Фалькрама». Вьются голубые искры размером с откормленного голубя.

      Стоит ли говорить, что от нашего ретранслятора – того, который на присоске, – не осталось и воспоминания?

      В лучшем случае шахта останется непроходима еще часа полтора. Такого жара экоброня не выдержит, вот и милитум с этим согласен. Может быть и хуже: порода потечет, снизу наглухо залепит шахту спекшейся коркой, а сверху придавит оползнем.

      Ладно, вибробурами справимся. К тому же наверху о нас не забудут. Помогут. Позаботятся.

      Хватило бы только кислорода.

      Судя по матюгам в наушниках, сержант Гусак был жив-здоров и собирал наше отделение в кольцевом коридоре.

      – Задача у нас прежняя: поиск и спасение уцелевших рабочих. Ясно?

      – Да, сениор, но как мы?..

      – Не понял?

      Переспросить Зигфрид не решился. Но Гусак все-таки снизошел до комментариев.

      – Кислорода у каждого из нас еще на шесть часов. Одного часа нам хватит, чтобы обойти весь аварийный контур. Даже если мы не найдем здесь ни людей, ни кислородных баллонов, ни дополнительного земнопроходного оборудования – все равно у нас будет еще целых пять часов, чтобы вернуться к нашим. Да за такое время хороший штурмовой пехотинец башкой до поверхности продолбится!

      Не смешно. Но мы все-таки погыгыкали. И даже не для проформы, а от всей души.

      На войне чувство юмора становится таким же примитивным чувством, как страх или ненависть. Боишься – смерти, ненавидишь – врага, смеешься – над доисторическими шутками про однояйцевых близнецов, у которых одно яйцо на двоих…

      Нас осталось семеро – от всего взвода. Ясно ведь, что лейтенанта и огневую секцию падающий самолет-амфибионт тоже накрыл.

      Гусак, я, Чен, Заг, Зигфрид, Джордж и Тони.

      В нашем отделении тоже есть жертвы. Одного ударной волной так в стенку впечатало, что шейные позвонки не выдержали. Да, внутри экоброни тоже бьются насмерть, абсолютной защиты не существует.

      А второй совсем глупо погиб. Тонюсенький, крохотный осколок обшивки «Фалькрама» на космической скорости прошил его экоброню насквозь.

      Стена напротив радиального коридора была вся изъязвлена небольшими выщербинами, в которых поблескивали расплющенные осколки. Это еще хорошо, что под эту картечь только один человек попал, а не пол-отделения.

      Итак, мы пошли. Всемером, компактной группой. Дробиться на несколько секций в нашей ситуации было неразумно.

      Мы обследовали помещение за помещением. Двое оставались у входа, пятеро шарили по всем углам. И находили людей.

      Эти картины остались со мной навсегда.

      Люди, умершие от отравления атмосферой.

      Люди, разобранные термитами на косточки, позвонки и хрящики. Они так иногда делают.

      Зачем? Слухи ходят самые тошнотворные.

      Люди, сожженные кислотными лазерами. Испепеленные меоравиолями. Застреленные в суматохе своими же.

      Женщина