Карл, герцог. Александр Зорич

гадливо поморщился. Ох и свиньи все-таки эти неверные.

      – Ты грамотный человек, – сказал Муса. – Хоть я и могу изрубить тебя словно дичину.

      Жануарий понимающе кивнул.

      – Ты христианин. Ты можешь справить нужду на мои святыни, – напирал Муса.

      Пальцы Жануария смиренно перебирали четки.

      – Но я не варвар, у меня широкие взгляды. Мне не нравится тебя запугивать. Я пришел взять тебя на службу.

      – Не оправдаю доверия, – предположил Жануарий.

      – Да, ты способен на подлость. Но ведь у тебя нету выбора. Хочешь оставаться в своем госпитале – давай работай. А нет – тогда все.

      – И что я должен делать?

      – Зегресов знаешь?

      – Естественно.

      – Нужно, чтобы их не было.

      – Помилуй, Муса, у них в роду одиннадцать ветвей. Мне что, убить сто семьдесят четыре человека?

      – Всех не надо. Я скажу кого, когда ударим по рукам.

      Жануарий смотрел сквозь Мусу, не мигая, и думал о чем-то очень надличном. Ему все еще казалось, что весь этот торг – не всерьез. Но нечто надличное уже нашептывало ему нечто обратное.

      – Слушай, Муса, а почему бы тебе не обратиться к чернокнижнику-единоверцу?

      – Соблазн велик. Но дядя сказал «нет».

      Жануарий понимал, что апеллировать к дяде все равно что к Аллаху. Спорить бесполезно.

      – Хорошо, сказал дядя, если Зегресов уморит человек, у нас в Гранаде посторонний.

      – Чем именно это «хорошо»?

      – Со стороны лучше видно. Ты знаешь яды. Ты не Абенсеррах, никто ничего не заподозрит. В конце концов, думаю, тебе будет приятно.

      – Ошибаешься.

      – Да мне все равно. Мое дело предложить.

      – А если я скажу, что не стану этого делать?

      – Тогда все. Ты вообще соображай головой! Ты думаешь, можно тут вот так жить, устраиваться тут, как дома? Мы же чужие люди. Нам надо платить за наше терпение.

      Жануарий не отвечал.

      – Я вижу, ты согласен, – поспешил обрадоваться Муса. Дохлый таракан в хлебе был принят сослепу за изюм.

      – Муса, но какого черта я?

      – Ты страшный человек.

      – Ну, допустим. И что?

      – Зегресам должно быть плохо, потому что именно так должно быть плохим людям. Это можешь только ты.

4

      Дервиша видно издалека, ведь цвет его одежд – желтый.

      – Прелюбодеи должны быть наказаны, – нервически покусывая нижнюю губу, кипятится Алиамед. Он бос, его пятки шлепают по крупу легколетной гнедой кобылицы.

      – Ха! Тоже мне прелюбодеяние! Ты ее за руку поймал? – это уже Махардин.

      – Нет, не поймал, – признает помрачневший Алиамед, теряясь в облаке дорожной пыли. И снова появляется.

      – Раз не поймал – значит все, – беззлобный Махардин.

      – Что все? Пусть е…тся с кем хочет? – собачится брат прелюбодейки-сестры. – Достаточно того, что в голову пришла такая догадка! Если пришла, значит что-то в ней есть, – Алиамед направляет палец к небесам, к Аллаху.

      – Ты о чем-то умалчиваешь, – качает головой Махардин.

      Дервиш