Кваздапил. Наявули 2. Петр Ингвин

теперь мы взрослые и сами за себя отвечаем.

      – Я взрослый, ты нет. Хочешь неприятностей? Если не хочешь, ставлю условие: немедленно одеться и вести себя предельно тихо. Дверь открыть.

      Машка скривилась:

      – Не строй из себя ханжу. А то мы не знаем, чем вы там с Надей занимаетесь. Мы не глухие.

      – Не твое дело, чем мы там занимаемся.

      А чем, собственно? Мы-то как раз спокойно спим. И что значит «Мы не глухие»? Это как бы намекает…

      А вообще…

      Как же я красиво и самозабвенно говорил ей во сне: «Я тоже был неправ, такого больше не повторится. Принцип "Делай как говорю, а не как делаю" не работает. У меня есть обязанности брата, я обязан показывать пример».

      Маша думает, что у нас с Хадей в физиологическом плане все кипит и пенится, я сам позволил так думать своими рассказами. Современный человек просто не поймет, что в одной квартире могут жить симпатизирующие друг другу парень и девушка, и при этом ничего физиологического между ними не происходит. Большевистская «теория «стакана воды» дала всходы – большевизм исчез, а теория живет и плодоносит. Переспать – как стакан воды выпить. Для Машкиного разумения это более чем нормально. Но это ненормально!

      – Если можно тебе – можно и мне. – Машка шутливо влепила мне, «неразумному» братцу, ладонью по заднице. – Ты плохой мальчик. Ты обижаешь сестренку. И только попробуй сказать, что это не так.

      Как же захотелось ответить именно в стиле «плохого мальчика» и действительно обидеть сестренку – как «плохую девочку», на роль которой она старательно нарывалась. Как можно не видеть границ, за которые лучше не заступать? Или МАшка нарочно выводит меня из себя? Для каких целей?

      Взгляд у меня налился чем-то нехорошим, а дыхание стало тяжелым. Сестренку пробрало. Перестаралась, родимая. Она оглянулась на дверь: успеет ли добежать и закрыться. Чтобы не смылась, я крепко схватил тоненькое предплечье – до боли.

      – Завтра же вернешься домой, а сегодня чтобы ни звука, ни намека на что-то такое, за что захочется тебя выпороть, а твоего приятеля выгнать из дома без штанов и денег. Кстати, когда… – я подумал и исправился, – если он матерится – каждый раз бей его по губам. В моем присутствии матерщины не потерплю и за последствия не ручаюсь. Иди.

      Впервые увидевшая меня таким Машка юркнула за дверь кухни, и я, наконец, вошел в спальню.

      Руки по-прежнему жаждали схватить ремень, в груди клокотало.

      То, что предстало глазам, стерло эти ощущения напрочь.

      – Наконец-то, – донесся из постели заждавшийся голос, и одеяло откинулось.

      Я встряхнул головой. Протер глаза. Ущипнул себя – настолько сильно, что пришлось корчиться и скрежетать зубами.

      Из кровати на меня недоуменно-недовольно глядела Мадина.

      – Что с тобой? Не пугай меня, Кваздик, врача нам вызывать нельзя.

      Я не верил глазам. В той же постели, где прошли счастливейшие часы моей жизни – где я лечил заболевшую Хадю, а она выхаживала меня после страшного избиения – лежала Мадина с родинкой и естественным цветом