Ленинградская зима. Василий Ардаматский

продолжал Жданов, показывая на сводки. – Регистрация болтунов. Мелочь и чепуха. Город сам справится с болтунами. Мародеры, спекулянты и прочая накипь – дело милиции и истребительных батальонов. А вам надо думать о показаниях немецкого майора – о тех, что вы присылали мне. Майор заявил ясно и недвусмысленно – немецкое командование рассчитывает на взрыв города изнутри. Так?

      – Совершенно точно, – живо подтвердил Куприн, радуясь, что разговор неожиданно приблизился к делам, о которых он думает все последнее время.

      – Вы понимаете, о каком взрыве они помышляют?

      – Думаю, что понимаю.

      – А в сводки лопатой сгребаете слухи? – Голос Жданова звучал громко и напряженно.

      – Я не верю в возможность организованной вылазки, – упрямо сказал Куприн.

      – А в попытку ее организовать?

      – Пытаться они могут сколько угодно…

      – Ах, вы им позволяете? – едко спросил Жданов. – А может, умнее пресечь любую такую попытку в самом зародыше? Вы понимаете, что всякая сволочь в особо трудных для нас обстоятельствах неизбежно поднимет голову? Вы это вовремя увидите?

      – Мы все время думаем об этом и все же сначала должны помешать тем, кто может прийти оттуда, – начал Куприн, но Жданов перебил его:

      – Так образцово поставлено у вас дело, что вы можете устанавливать очередность, кого, в каком порядке хватать? – Глаза Жданова – насмешливые и серьезные одновременно – стали вдруг очень большими на бледном лице.

      – На наш взгляд, наибольшую опасность представляет прямая их агентура. Ее устранение…

      – Таковая имеется? – снова перебил Жданов.

      – Их консульство здесь действовало активно.

      – А вы спали?

      – Мы еще до войны натыкались на их агентуру.

      – Что значит – натыкались? Как слепые? А теперь прозрели?

      – Более двухсот наших опытных сотрудников ушли на фронт, – сказал Куприн, думая, что эта цифра пояснит его мысль, вызвавшую несправедливую насмешку Жданова.

      – Вы хотели бы набрать двести новых? Не поз-во-лим! – раздельно сказал Жданов и мягко стукнул пухлым кулаком по столу. – А каждая диверсия в городе, каждый проникший в город диверсант или вылезший на белый свет доморощенный мерзавец – все они будут целиком на вашей совести! Готова ваша совесть выдержать такое испытание?

      Жданов требовательно смотрел на Куприна, припухлости под его глазами нервно подрагивали. Куприн напряженно молчал.

      – Я упомянул об ушедших на фронт только затем, чтобы показать нашу первоочередную заботу о линии фронта, – сказал наконец Куприн.

      – И это правильно, – неожиданно согласился Жданов. – Но что дальше? Тришкин кафтан?

      – Почему? И на фронте и в городе для нас главная цель – те, на кого они могут опереться.

      – Могут или рассчитывают?

      – Не улавливаю разницы…

      – Они утверждают, что все наше государство – это колосс на глиняных ногах и что мы уже рушимся. Что наши идеи чужды