Транзит. Сергей Фомичев

Светлов добавил немного зелени, полив её татарским соусом. Подумав, налил себе бокал красного вина.

      – Я слышал, ты был на похоронах Бакунина? – спросил Константин, очнувшись от раздумий.

      – Был, но с живым попрощаться не успел. Хотя в Европе всё рядом, но до Берна не так-то просто добраться. Мне сообщили о том, что старик слёг, когда я… – он вспомнил с кем говорит и осекся. – Неважно.

      – Майское восстание, – вспомнил князь. – Дрезден.

      – Да.

      Они вместе учились в Кулибинском институте и вместе отправились по студенческому обмену в Дрезденский технический университет. Там и встретили Бакунина, который навещал философский кружок. Тверянин Светлова увлёк. Он даже стал курить сигары, потому что сигары курил Бакунин. Он видел его на баррикадах, был впечатлён его неиссякаемой энергией, мощью, способностью найти ответ на любой вопрос. Он, слушатель факультета теплотехники невольно сравнивал Бакунина с паровым котлом, питающим энергией массы, приводящим в движение механизмы революции.

      – Вовсе не моё нынешнее положение и не поражение восстания отвратило меня от революции, – после ещё одной паузы сказал Константин. – Бюргеры! Ты помнишь, как бюргерство размазывало Бакунина после провала? Те, которые вчера кричали «ура» на следующий день после наступления реакции смешивали его с грязью. Ползали в грязи точно черви, вымаливая прощение у победителей. Они писали доносы, плевались вслед бывшим вождям, всячески угождали властям и пришлой австрийской армии. Уже тогда я понял, что делать для них революцию было ошибкой.

      – Христа тоже распяли, но это послужило только на пользу церкви.

      – Возможно, – согласился князь. – Мне это тоже послужило на пользу. Стало добрым уроком. Прививкой от республиканских убеждений. Неизвестно каких глупостей я наделал бы, если бы унаследовал трон с прежними убеждениями. Отдал бы власть торговцам, лавочникам? Но нет. Более мещане не вызывают моего доверия. Они переменчивы и легко жертвуют честью, когда приходится выбирать между ней и собственностью. Они говорят о республике и вонзают нож в спину тем, кто пытается её учредить. Я не хотел бы вручать судьбы страны в столь ненадёжные руки.

      – Не нравится буржуазия, сделай ставку на пролетариев, – посоветовал Светлов.

      – Шутишь?

      – Отнюдь. Ты видел, как живут рабочие в Сормово? Нищета, грязь, преступность. А ведь на них зиждется богатство страны. Дай им больше свободы, достойный уровень жизни и ты получишь отменный народ.

      – Я получу революцию. Ещё более непредсказуемую, чем буржуазная. Мысль о бунте не закрадывается в голову, когда там всё занято одной лишь думой о хлебе насущном. Но стоит наполнить брюхо, получить пару свободных часов и мысль пробуждается. И что там возникнет, я предсказать не берусь. Ни Робеспьер, ни Бакунин, ни мы с тобой за паровым молотом не стояли.

      – Ты изменился больше, чем я предполагал.

      Светлов и правда расстроился.