Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!». Герман Романов

его тело жило самостоятельно, и, пока он смотрел на гвардейцев, оно само рухнуло на пол. Что-то обожгло лоб, а ружейный грохот начисто заложил уши.

      Петр рванулся в пороховой дым и стал кромсать лопатой мягкие человеческие тела. Кромсал и кромсал, не замечая боли в бедре и на ладони.

      И лишь последнего, совсем молоденького, но рослого не по годам солдата убивать не стал – пнул коленом в пах и торчком лопаты по зубам, носу и лбу несколько раз жестоко, от всей широты своей доброй, но местами греховной души врезал. Но не падал тот на пол, стоял на ногах, кровью залитый, – и Петр без передышки лупил его, боясь, что солдаты штыки пустят в ход до того, как он его навзничь завалит…

      И все закончилось разом, тормоза сцепились, и Петр в дикой усталости присел на каким-то чудом уцелевший стул. Чуть отдышался, тупо посмотрел на окровавленную ладонь и вытер пот со лба обшлагом. Какой, к черту, пот – рукав был в крови, его крови!

      С императора быстро сняли кирасу – вся истыкана и пробита, сплошной ужас, прямо слово. И весь мундир заляпан – но вот тут-то чужая кровь была, им в бою добытая.

      Солдаты вокруг орали восторженно, а вот что конкретно, Петр разобрать не мог из-за всеобщего гама. Но тут его сграбастали крепкие солдатские руки, как щупальца протянулись со всех сторон, подняли над головами и сильно подбросили в воздух.

      Он увидел, как к нему разом, в единый миг, приблизился расписанный узорами потолок, потом отдалился и снова приблизился. Подкинули его в воздух раз десять, и только одна мысль гудела в усталой голове – хорошо будет, если не поймают, намного лучше, чем штык под спину случайно подставят…

      Но обошлось, бережно поставили на ноги, отошли все на пару шагов, очистили пространство кругом. Лица у всех восторженные – так, наверное, и относились раньше легионеры Древнего Рима к своим удачливым полководцам, вплоть до обожествления их персон.

      Через толпу протиснулся генерал Гудович – взгляд растерянный, смотрит с испугом и обожанием. А Петр уже возвратился на грешную землю и принялся отдавать приказы:

      – Так, всех убитых измайловцев в окна вышвырнуть, на хрена их таскать. Наших верноподданных солдат отдельно сложить. Да, тех, кого я лично жмуриками заделал, отдельной кучей скирдуйте, и офицеров сверху, пусть ими верховодят. Пленных измайловцев во дворе собрать, нагишом, вымазать хорошо дегтем, медом и клейстером мучным. Выпотрошить перины и подушки, хорошо вывалять в перьях – пусть гвардейцы птицами чудными к моей супруге бегут, с сообщением приятным!

      Гогот солдат потряс стены дворца, высадил уцелевшие стекла из рам, и те выпали из переплетов, жалобно звякнув напоследок. Пришлось Петру ожидать пять минут, чтоб отсмеялись его солдаты, и уже чуть жестко закончил:

      – Дворец не грабить, я сам вознаграждение за службу дам. Лакеев пригнать – через полчаса чтоб убрано везде было. Андрей Васильевич, принимайте войска и через час двигайтесь маршем на Гостилицы, а я с десятком казаков и конвоем в Ораниенбаум поскачу и потом