Русская канарейка. Голос. Дина Рубина

наш главный чесальщик иранских пяток, твой дружок Шаули.

      Вдруг вынырнул давешний официант: с расстроенным бледным лицом, но уже в униформе, уже на рабочем посту. И Натан вновь перешел на немецкий.

      – Нам сказали, ваш сынишка… надеюсь, он не?.. О, что вы говорите, oh, es tut uns Leid für Ihren Bub, бедняжка, бедняжка… Будем уповать на то, что в его возрасте кости быстро срастаются. И кто из нас вырос без переломов!

      О да, и кому из нас не ломали пальцы в обычном слесарном инструменте под названием «тиски»…

      – Danke, Herr, – растроганно проговорил официант, забирая тарелки, – das ist sehr nett von Ihnen[9].

      Заказали кофе: Натан, как обычно, двойной черный, Леон – капучино, здесь его подавали с такой роскошной толстенной пенкой, покропленной коричными веснушками, что поиски собственно кофейной жидкости становились задачей до известной степени археологической. Ну и десерт, как без него.

      – Может, довольно с нас? – спросил Калдман, с сомнением изучая картинки тортов и коктейлей в десертном меню. – Их пирожные выглядят устрашающе: Монблан в облаках.

      Диабета у него еще не было, но уровень сахара уже перевалил за тот показатель, когда пожилой человек просто обязан призвать себя к порядку.

      – Нет уж, – воспротивился Леон. – Игнорировать здешнюю выпечку – дурной тон! Возьми вот эту штуку: «Кардинал шнитте», это светлое тесто со взбитым воздушным кремом и прослойкой варенья. Грандиозное достижение европейской мысли. А я, пожалуй… Я, так и быть, остановлюсь на скромном «Апфельштруделе». Тоже неплох. Правда, моя любимая прабабка готовила его в пять раз вкуснее.

      – Та, которая играла Крейслера?

      – Не та. Другая. Более гениальная…

      И долго, подробно обсуждал с официантом детали кондитории.

      Слишком долго…

      Нет, Калдман не торопился. Собственно, в данный момент он занимался наиважнейшим делом, ради которого на сутки прибыл в этот летний прелестный город, в этот трижды проклятый всею его семьей лучший город в Европе. Да: у Калдмана времени было хоть отбавляй. Но этот… этот в любой момент мог заявить, что его заждались в очередном чертовом посольстве, вскочить и смыться, и поминай как звали: жокей в седле, верткий матадор в миллиметре от бычьих рогов… Мобильные телефоны он любит примерно так же, как часы на руке. «Скайп» тоже не жалует. В своей парижской квартире крайне редко снимает трубку телефона, уговорившись со своим оперным агентом о каких-то условных звонках – то ли два подряд, то ли один и три…

      Короче, сильно тормозить не стоило. Стоило ковать железо, пока само оно еще не ощутило первых ударов ковки.

      – Ну, слава богу, кофе к нам прискачет не на монгольской лошадке, – сказал Калдман и мечтательно улыбнулся. – Кстати, помнишь, какой дивный кофе варили эти ребята, «ужасные нубийцы» Иммануэля… Я забыл, как их звали?

      Все ты помнишь, подумал Леон, все ты помнишь, старый косой комедиант с вырванными ногтями. Вслух невозмутимо произнес:

      – Тассна

9

Благодарю вас, вы очень внимательны (нем.).