По самому, по краю… Избранное. Николай Борисов-Линда

с низа живота. Василий даже попытался расстегнуть штаны и засунуть туда руки, но они его совсем уже не слушали, и он, запахнув полы куртки, засунул их опять под мышки.

      И здесь он почувствовал, что холодеет телом. Та горячая влага, ушедшая из него, словно забрала с собой и остатки его внутреннего тепла. Холод легкой изморосью крался по телу. Левая нога, спина и кисти рук перестали существовать, он их не ощущал, вернее, они ему не докучали своим существованием, а ему самому от этого было даже как-то приятно.

      Осознав, что замерзает, Василий задёргался и заорал:

      – А вот чёрта с два! Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает! – И завопил: – По-опё-нок! Андрюха! Шандец мне приходит! Господи! Люди! Я жить хочу! Жить хочу! Боже! За что такая смерть?! Господи! – Он вскинул руки и уставился в черноту неба: – Господи, помоги! За что ты так со мной, Господи? Что я такого тебе сделал? А-а-а! – Он в отчаянии рванулся, пытаясь ещё раз высвободиться, и забился в истерике.

      Холод легко и невесомо опускался с неба. Он словно множеством языков пробовал на теплоту землю и, распробовав, нежно окутывал, поглощая собою округу. И там, где он вбирал в себя тепло, оставался иней на деревьях, а лужицы покрывались тонюсенькой льдинкой.

      Василию привиделось, что он дома. Жена, нарядно одетая, мелькнула в проёме двери, что-то прощебетала и убежала в кухню. Он же в трусах, с банным полотенцем на плече зашёл в ванную и потрогал рукою набирающуюся воду. Вода была горячая, он, сняв трусы, медленно полез в неё, сначала одной ногой, затем другой и вот весь погрузился в чистую, отдающую голубизной, воду. Охватившее блаженство словно растворило его в воде. Ему не хотелось шевелиться, да не то что шевелиться или поднять руку, ему не хотелось даже думать.

      Где-то сквозь навалившийся на него сон, ему послышались чавкающие по грязи шаги. Луч фонарика скользнул по глазам его, по машине, и человек нагнулся к лицу Василия.

      – Эх, Василий, Василий, да как же это тебя так угораздило? Говорил же, утром поедешь. А сам вот как. Господи, смилуйся над нами, помоги нам.

      Василий с усилием разомкнул свои веки. Ему не хотелось выходить из блаженства, но знакомый голос заставил очнуться и посмотреть. В бледном свете фонаря он увидел человека в рясе, работающего лопатой. Тот с усилием убирал грязь возле колеса, там, где была его нога. Он сопел от натуги, и с каждым его движением Василий чувствовал, что в него возвращается надежда жить. Вот сделано последнее усилие лопатой и нога освобождена. Человек, тяжело дыша, подошел к Василию и опустился перед ним на колени.

      – Ну, как ты, Василий? Цел?

      – Отец Андрей, батю-ш-ка. Это ты? – Василий едва шевелил языком.

      – Я, я, а кто же ещё. Ты позвал, я и пришёл.

      – А как же ты услышал? А?

      Отец Андрей улыбнулся:

      – Уж больно ты Бога просил. А он мне и подсказал. Слава тебе, Господи! Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас. – Он перекрестился.

      – Хватит,