Алая королева. Филиппа Грегори

Что может быть выше этого?

      – И как меня в таком случае будут называть?

      – Что? – не понял Джаспер.

      – Как меня будут называть, если мой сын станет королем Англии? Ведь сама я коронована не буду.

      Джаспер нахмурился, прикидывая в голове варианты.

      – Возможно, тебя станут называть «ваша милость» или «ваше высочество». Твой сын, наверное, даст твоему мужу титул герцога, и тогда подойдет обращение «ваша светлость».

      – Мой муж станет герцогом?

      – Ну, только так ты сможешь стать герцогиней. Насколько мне известно, женщина не имеет права сама получить титул.

      Я покачала головой.

      – Но с какой стати так возвышать моего мужа, если всю работу проделаю именно я?

      Джаспер хмыкнул, с трудом подавив смешок.

      – И какой титул ты хотела бы получить?

      На минуту я задумалась, потом решительно заявила:

      – Пусть все называют меня «ваше высочество, миледи королева-мать». Да, пусть ко мне обращаются «ваше высочество королева-мать», и я стану подписывать свои письма «Margaret R.».

      – «Margaret R.»? Ты стала бы подписываться «Margaret Regina»? То есть величала бы себя королевой?

      – А почему бы и нет? – пожала я плечами. – Я буду матерью короля. Значит, почти королевой Англии.

      И Джаспер, поклонившись мне с насмешливой церемонностью, подтвердил:

      – Да, миледи, вы станете называться «королева-мать», и всем придется выполнять любой ваш каприз!

      Лето 1457 года

      Больше мы с Джаспером не обсуждали ни мое будущее, ни будущее страны. Он был слишком занят и порой не появлялся в замке по нескольку недель подряд. А в начале лета вернулся вместе со своим боевым отрядом; люди были измождены, одежда их превратилась в лохмотья, да и сам Джаспер был весь в синяках и ссадинах, но на лице его сияла улыбка. Он сообщил мне, что наконец-то настиг и взял в плен Уильяма Херберта. Таким образом, мир в Уэльсе был восстановлен, и бразды правления снова оказались у нас в руках. Снова в Уэльсе правили Тюдоры из дома Ланкастеров.

      Джаспер отослал Херберта в Лондон, объявив его предателем, и вскоре до нас донеслись слухи, что Херберта посадили в Тауэр и пытали как предателя. Меня невольно охватила дрожь, когда я услышала об этом: я вспомнила вдруг своего прежнего опекуна, Уильяма де ла Поля, который как раз был заключен в Тауэре, когда меня, еще совсем девочку, заставили расторгнуть нашу с ним помолвку.

      – Все это не так и страшно, – попытался успокоить меня Джаспер; он был таким усталым, что едва ворочал языком и за обедом то и дело зевал. – Прости меня, сестра, но, если хочешь, поговорим об этом после, я совершенно вымотан и завтра, наверное, весь день просплю. Херберт избежит плахи, хотя вполне ее заслуживает. Мне сама королева сказала, что Генрих наверняка простит его и отпустит с миром; не сомневаюсь, что этот Херберт не только останется жив, но и снова пойдет на нас войной. Попомни мои слова. Наш король – мастер прощать и готов простить даже того, кто поднял против него