Подонок. Ульяна Павловна Соболева

В маленьком городке его обязательно возьмут.

      – Как? Как уедем? А ваша учеба… отец мечтал…мечтал, что вы выучитесь, что… ооох. Как же так? Почему его убили? Почему именно его? Почему все развалилось именно сейчас?

      На эти звуки пришел Ленька, пятилетний Илья и двухлетняя Даша. Мы вместе вытирали маме слезы, прижимались к ней и обещали, что все будет хорошо. Но все решили не мы. Через три дня пришли судебные приставы и потребовали оплатить за дом или освободить его в течение двух недель. Оказывается, у нас выросли огромные долги.

      Так мы и перебрались в захолустье, в лачугу из двух комнат, с кухней в два метра и туалетом с разбитым унитазом и незакрывающейся форточкой. Когда справляешь нужду, в задницу дует сквозняком, всю ночь течет с бочка, и тараканы бегают по стенам. Поначалу вечно капающая вода бесила и не давала спать, потом мы все привыкли, как и к грохоту пахнущего мочой и исписанного нецензурными словами лифта. Мама все так же ездила на свою фабрику, а я смотрела за младшими, собирала в садик, искала, что дать на завтрак. Мать приходила с работы в двенадцать ночи и уже в шесть утра вставала. До двух она готовила нам есть, если было из чего. А если не было, пекла лепешки на воде и муке, присыпала сахаром и складывала нам в пластиковые коробки. Да, так живут и сейчас. Да, и сейчас люди голодают.

      Мы с Ленькой ездили в единственную в этой дыре школу на велосипеде. Велики еще отец покупал. Хорошо, что на вырост. Помню, как я до педалей не доставала, а он смеялся, как мальчишка, и говорил, что у меня обязательно вырастут ноги от ушей, и я буду самой красивой девочкой во Вселенной. Насчет самой красивой я не знаю, но ноги выросли, и правда. Иногда они мне казались длинными и тонкими шпалами с торчащими коленками и жуткими выпирающими бедрами. Зато до педалей прекрасно доставали.

      Потом Илья заболел. Мама пыталась лечить его сама, оставляла нам лекарства, которые ей давала какая– то соседка из дома напротив, но легче ему не становилось, он кашлял и сипел по ночам, задыхался. Он умер в больнице от острой пневмонии, а мама после его смерти слегла и не вставала. Смотрела пустым стеклянным взглядом в стену и шевелила бледными потрескавшимися губами. Она вообще ничего не ела. Целыми днями лежала, уставившись в одну точку. Ни с кем не говорила. Соседка притащила к нам ту бабку, что лечила Илью, и она сказала, что маме никто не поможет, кроме нее самой, и от этого лекарства нет. Ей бы психолога хорошего, но, если идти к бесплатному, маму заберут в психушку, а нас с Ленькой и Дашей отправят в детдом, и не факт, что в один и тот же.

      Именно тогда я устроилась уборщицей и официанткой в зачуханное кафе, а Ленька грузчиком у француза Альберта Монпасье в небольшом супермаркете. Но первую зарплату мы должны были получить только через неделю, а дома даже корки хлеба не осталось. Я научилась лепить лепешки, как мама, но и мука у нас закончилась тоже. Даша плакала и просила есть, а мне казалось, я попала в самый настоящий ад именно сейчас. Зашла к маме, но она даже не услышала мой голос, по– прежнему лежала на боку в