Осколки неба. Анна Шнайдер

неожиданный шум – ранний (или поздний? как считать?) мотоциклист решает проехаться по пустой улице, или где-то вдалеке залают бродячие собаки, или послышится чей-то плач. Совсем тихий, неясный, почти неразличимый, но от этого не менее горький. А кто сказал, что настоящее горе должно быть громким?

      Лиза подняла голову и посмотрела на небо, вытирая слёзы холодной ладонью.

      Серо-синее, оно уже начинало светлеть рядом с горизонтом, вот только тут, в городе, этого почти не было видно. Возле крыш домов появлялся белёсый оттенок, и он медленно, по чуть-чуть, поднимался всё выше и выше – словно акварельная краска, захватывающая больше и больше бумаги.

      Бумаги…

      Да, наверное, небо – это чистый лист, по которому каждый день неведомый нам художник рисует свои волшебные картины, никогда не повторяясь. А все человеческие жизни – они словно уже были прожиты когда-то кем-то другим. Когда читаешь книги, смотришь фильмы – повсюду узнаёшь себя. Как будто ты был там, переживал эти события, ощущал эти чувства, слышал эти слова. И вот вроде бы, когда об этом думаешь, должно становиться легче. Но почему-то не становится. Даже если это всё когда-то уже было, каждая новая боль ложится на новый, чистый лист бумаги. Словно и не было ничего.

      Как краски неба – каждый день новые.

      А ещё – равнодушные ко всему, что происходит здесь, на земле. Можно кричать, звать кого-то, плакать – а небо всегда будет просто смотреть. Ему всё равно, что ты разбилась на тысячи крошечных осколков.

      Всё равно. Оно-то не умеет разбиваться…

      Тени уходили, а с ними прояснялись и мысли. От сдерживаемых слёз болели глаза, хотелось хорошенько разрыдаться и закричать, срывая горло, но Лиза молчала – только иногда, когда становилось совсем плохо, зажимала ладонями рот.

      Не надо, не надо. Не поможет. Да и другие люди, которые сейчас спят и которым завтра на работу – они ведь ни в чём не виноваты. И среди них и дети есть, и старики. Не надо, не надо.

      Грудь схватывало огненным кольцом, и сердце болело так, что казалось – вот-вот разорвётся. Да-да, разобьётся на тысячи осколков… или оно уже? И поэтому так болит?

      «Нет. Ты жива. Сердце цело. Душа разбилась».

      Значит, она будет жить дальше без души.

      Ещё через час на улице появились первые прохожие, в основном это были зевающие собачники со своими питомцами. Они гуляли в сквере возле Лизиной работы, тихо здороваясь друг с другом – для них это было обычное утро. И для неба, которое стало уже почти белым – тоже.

      Лизе же хотелось взять краску и покрасить мир в чёрный цвет. Так было бы честнее по отношению к ней.

      «Нет, нет. Не вспоминай. Не думай. Нет!»

      Поздно…

      ***

      Это было… да, тринадцать лет назад. Ей тогда уже исполнилось десять. Начинался июль, и жара на улице стояла такая, что асфальт плавился. Лиза сидела на скамейке возле подъезда в лёгком льняном сарафане канареечного цвета и болтала ногами, раздумывая, чем бы заняться. Все её подружки разъехались – кто на дачу, кто на море, – мама была на работе, а сестра сдавала в то время вступительные экзамены в институт и вытолкала Лизу на улицу со словами: «Иди гулять и не мешай мне учиться».

      Круг занятий был ограничен двором – чтобы было видно из окна, где Лиза, – поэтому сейчас ей предстояло выбрать, идти качаться на качелях или, может, полазить по паутинке?

      Но решить она не успела – к дому подъехало такси, остановилось, дверцы открылись, и перед Лизой появился парень. Совсем взрослый, высокий и широкий в плечах – в общем, он был настолько здоровенным, что она открыла рот от восхищения.

      Парень, наклонившись, вынес на руках из такси женщину, поставил её на ноги и, придерживая, вновь наклонился, залез внутрь машины и через секунду вытащил оттуда трость. Протянул женщине, захлопнул дверцу и, улыбнувшись, сказал:

      – Ну, вот мы и дома.

      И Лиза не выдержала.

      – Здравствуйте! – сказала она громко и вскочила со скамейки. – А вы теперь здесь будете жить, да?

      Парень и женщина обернулись, и Лиза задохнулась – таким красивым показалось ей его лицо. Глаза тёмные-тёмные, как самый горький шоколад, уверенный взгляд, лёгкая щетина, широкие скулы – тогда она ещё не понимала, что этот человек показался ей образцом мужественности, слишком маленькая была. Сообразила гораздо позже, когда к детскому восторженному восхищению добавились инстинкты.

      – Да, – кивнула женщина. – Меня зовут Ольга Николаевна, а это – мой сын Денис. А тебя как зовут?

      – Лиза, – ответила она, теребя юбку одновременно от неловкости и желания спросить что-нибудь ещё, узнать подробности. – А… на каком этаже?

      – На пятом, – женщина улыбнулась, и Лиза, ободрённая этой улыбкой, выпалила:

      – А я на четвёртом живу! А где же ваши вещи?

      – Мы уже перевезли их. Сейчас только сами приехали. – Кажется, она хотела сказать что-то ещё, но парень её перебил:

      – Ладно, мам, пойдём. Тебе вредно столько времени стоять. – Денис взял Ольгу