Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2. Жорж Тушар-Лафосс

красивого пейзажа; возле нее Эндимион, весьма похожий на его величество.

      – Вот он сам себя обличает.

      – А вдали… Но это занимательнее всего…

      – Что же такое вдали?

      – Лефебвр, нарисовал Актеона, с неизмеримо длинными рогами.

      – Забавная мысль!

      – Но угадайте – кто этот Актеон?

      – Право, не знаю.

      – Вы сами, бедный мой граф, и никогда сходство не было поразительнее.

      – Увы, я это хорошо знаю.

      – Готова биться об заклад, что вы имели повод не зайти ко мне сегодня утром.

      – Без сомнения; подобные вещи неприятно разоблачать… Согласитесь, графиня, что шутка оскорбительна… А я так благородно вел себя с ним.

      – Чего же вы хотите, это придворная забава… У нас смеются лишь над тем, что щиплет или царапает.

      – Послушайте, графиня, Бюсси прав со своими сатирическими куплетами; по крайней мере, он мстит тем, кто его затрагивает, и если его щиплют, то он в отместку царапается. Право, это хорошая война.

      И граф ушел ворча.

      Тайна королевской войны открыта; несогласие опрокинуло свой факел на двор. Огонь загорелся в Сен-Клу, в Лувре, в Пале-Ройяле. Мадам все еще полагала, что любима королем; обмен стишков между ней и его величеством продолжался в продолжение нескольких месяцев и забавное обстоятельство! Эти рифмованные любезности с той и другой стороны фабриковались маркизом Данжо, писавшим таким образом вопросы и ответы. Не знаю, наверное, до какой степени этот рифмоплет сделался бы посредником в интриге между двумя высокими особами, если бы не последовал неожиданный взрыв, Мадам, конечно, слышала тайком кое-что о любви короля и девицы Ла-Валльер; но она не верила, не будучи в состоянии допустить, чтобы его величество предпочел незнатную девушку, в которой она не находила ни грации, ни красоты, ей, принцессе, рожденной на троне, наделенной всеми физическими и моральными качествами. Однако пришлось уступить очевидности; рассказывают, что, войдя на прошлой неделе в комнату фрейлин, когда был там король, она убедилась собственными глазами.

      Не беспокоясь о последствиях, могущих произойти от ее вспыльчивости, Мадам немедленно выехала из Фонтэнебло, не попрощавшись ни с королем, ни с королевами, ни с Монсье; она уехала в Сен-Клу и огласила дворец своими жалобами, а некоторые утверждают, и ругательствами. Мадам горда, кичлива…

      – Как! восклицала она: – предпочитать турскую мещанку, дурнушку, сухую, хромую, дочери королей, так сложенной как я; у него значит нет ни деликатности, ни вкуса…

      Осторожные люди говорить, что она собственно жалеет лишь о стишках короля, которые любила читать и на которые охотно отвечала; с моей стороны я склонна думать, что она теряет только это. Но госпожа Соассон, которая, по ее собственным словам, лишалась более существенного от новой склонности короля, поджигает ежеминутно Мадам, и заставляет ее высказывать свою ревность с настоящим бешенством. Поверят ли, что взбешенная Генриетта решилась даже пожаловаться королевам на