Огнем и мечом. Генрик Сенкевич

над какой-то фигурой, неподвижно лежавшей на земле.

      Это были солдаты, одетые в придворное красное платье и волчьи шапки. Один из них, сидящий на добром коне, очевидно, предводительствовал остальными. Он слез с коня, подошел к этой неподвижной фигуре и спросил:

      – Ну что, вахмистр, жив он или нет?

      – Жив, пан наместник, только хрипит: аркан его чуть не задушил.

      – Кто он такой?

      – Не татарин; кто-нибудь поважнее.

      – Ну и слава богу.

      Наместник внимательно посмотрел на лежащего человека.

      – Что-то на гетмана похож, – сказал он.

      – И конь под ним такой, что лучше и у хана не найдется, – ответил вахмистр. – Вот его там держат.

      Поручик взглянул, и лицо его прояснилось. Двое рядовых держали великолепного коня, который, прижав уши и раздувая ноздри, смотрел испуганными глазами на своего господина.

      – А конь будет наш, пан наместник? – спросил заискивающе вахмистр.

      – Что ты, чертов сын, хочешь отнять у христианина коня в степи?

      – Ведь это добыча…

      Разговор был прерван сильным хрипением задушенного.

      – Влить ему горилки в рот, – распорядился наместник, – и снять пояс.

      – Разве мы остаемся на ночлег?

      – Да. Расседлать коней, запалить костер!

      Солдаты живо вскочили. Одни стали растирать и приводить в чувство лежащего человека, другие пошли за камышом, третьи разостлали на земле верблюжьи и медвежьи шкуры для ночлега.

      Пан наместник, не заботясь больше о придушенном человеке, снял пояс и растянулся на бурке у огня. Это был еще очень молодой человек, худощавый, смуглый, очень красивый, с орлиным носом. В его глазах была молодецкая удаль и отвага, выражение лица было прямодушное. Густые усы и давно не бритая борода делали его серьезным не по возрасту.

      А в это время двое слуг занялись приготовлением ужина. Несколько окороков баранины жарилось на огне; с коней сняли несколько драхов, подстреленных днем, и другую дичь, чтобы чистить. Костер пылал, бросая в степь громадное красное пламя. Придушенный человек начал понемногу приходить в себя.

      Несколько времени спустя он уже смотрел налитыми кровью глазами на чужие лица, потом сделал попытку встать. Солдат, который разговаривал с наместником, поднял его под руки; другой подал ему бердыш, на который незнакомец оперся изо всей силы. Лицо его было еще красно, жилы вздуты. Наконец сдавленным голосом он прохрипел:

      – Воды.

      Ему подали горилки, которую он жадно пил. Горилка, очевидно, помогла ему, потому что, отняв флягу от губ, он спросил чистым голосом:

      – В чьих я руках?

      Начальник встал и подошел к нему.

      – В руках тех, которые спасли вас.

      – Значит, не вы накинули на меня аркан?

      – Наше оружие сабля, а не аркан. Вы оскорбляете добрых солдат подозрением. Вас схватили какие-то негодяи, переряженные татарами. Вы можете их видеть, если вас это интересует: вон они лежат перерезанные,