Бульварное кольцо – 2. Прогулки по старой Москве. Алексей Митрофанов

с Маяковским и поэт К. Д. Бальмонт.

      Молодые футуристы, падкие на экстравагантные и эксцентрические выходки, предложили разрисовывать в антракте лица желающих из публики, о чем сообщалось в афишах…

      Успех «Розового фонаря», во всяком случае, предварительный его успех, превзошел все наши ожидания: дорогие по тем временам пятирублевые входные билеты были мгновенно распроданы. К 12 часам ночи начался съезд к театру, у подъезда которого болтался шелковый розовый фонарь. Желающих попасть в кабаре было вдвое больше, чем могло вместить помещение театра миниатюр, из зрительного зала которого были вынесены стулья партера и вместо них установлены столики с лампочками под розовым абажуром на каждом.

      Из-за толкотни, установки приставных столиков и запаздывания «гвоздя» программы – футуристов начало задерживалось.

      Публика, расположившаяся за столиками, успела уже выпить и закусить. Жара и шум в зале стояли невообразимые. Какие-то молодые саврасы, глотнувшие водки прямо с мороза, уже требовали, чтобы им разрисовали их рожи. Со многих столиков скандировано стучали о тарелки ножами и вилками, требуя начала программы.

      Но футуристов все еще не было. Однако из-за усиливающегося шума и стука пришлось дать занавес и начать программу. Она была составлена из некоторых номеров премьеры театра миниатюр и выступлений поэтов. «Миниатюрные» номера никто не слушал, да и артисты не слыхали ни своего голоса, ни реплик от все еще усиливающегося шума, в котором все яснее слышались крики:

      – Футуристов! Футуристов!»

      Пришлось пойти на полумеру: «Чтобы успокоить зал, решили выпустить на сцену другую знаменитость – поэта Бальмонта. Но он уже успел не раз побывать около буфетной стойки и еле вышел на сцену. Бальмонт и всегда-то читал свои стихи довольно тихим голосом, а на этот раз создалось впечатление, что он беззвучно открывает рот. Это еще более раззадорило подвыпившую публику, которая выла, орала и стучала все громче.

      Бальмонт, разозлившись, повернулся и ушел. Зал взревел… Дали занавес, затем выпустили какую-то певицу в нарядном белом туалете. На какое-то время наступила относительная тишина.

      Вдруг, когда певица добросовестно выводила свои рулады, на ярко освещенную сцену вступил Маяковский и стал пересекать ее крупными и медленными шагами, выбрасывая вперед коленки и дразня всех своей необычной черно-оранжевой блузой.

      Зал взорвался… Маяковский шагал. Его высокая фигура почти уже вдвинулась в кулису, когда из зала кто-то взвизгнул:

      – Рыжего!

      Зал заулюлюкал и подхватил выкрик. Маяковский остановился, повернулся лицом к столикам с розовыми лампочками и галдевшими гостями, затем спокойно прогромыхал тяжелыми башмаками к рампе. Все утихло».

      Но Владимир Владимирович имел, что называется, фигу в кармане. Он начал читать не что-нибудь, а свое «первое социально-обличительное» стихотворение «Нате!»:

      Через