Европейцы (сборник). Генри Джеймс

спросил он. – Я шутя заработал еще пятьдесят франков.

      Евгения взглянула на положенную ей на колени маленькую пастель.

      – Да, это очень талантливо, – ответила она и почти без паузы спросила: – Как ты думаешь, и наши кузины это проделывают?

      – Что именно?

      – Карабкаются в эти штуки и выглядят при этом вот так.

      Феликс ответил не сразу:

      – Право, не знаю. Любопытно будет это выяснить.

      – Наверное, когда люди богаты, они себе этого не позволяют, – заявила баронесса.

      – А ты вполне уверена, что они богаты? – спросил как бы между прочим Феликс.

      Баронесса медленно повернулась и в упор на него взглянула.

      – Господи боже мой! – пробормотала она. – Ты и скажешь!

      – Конечно, куда приятнее, если окажется, что они богаты, – продолжал Феликс.

      – Неужели ты думаешь, я приехала бы сюда, если бы не знала, что они богаты?

      Молодой человек ответил ясным сияющим взглядом на весьма грозный взгляд сестры.

      – Да, было бы куда приятнее, – повторил он.

      – Это все, чего я от них жду, – заявила баронесса. – Я не надеюсь, что они будут умны, или – на первых порах – сердечны, или изысканны, или интересны. Но богаты они быть должны, на иное я не согласна.

      Откинув на спинку дивана голову, Феликс смотрел на кусочек неба, которому окно служило овальной рамой. Снег уже почти не шел; и небо как будто начало проясняться.

      – Надеюсь, что они богаты, – сказал он наконец, – и влиятельны, и умны, и сердечны, и изысканны, и во всех отношениях восхитительны! Tu vas voir[7]. – Он нагнулся и поцеловал сестру. – Смотри! – продолжал он. – Небо на глазах становится золотым, это добрый знак, день будет чудесный.

      И в самом деле, за какие-нибудь пять минут погода резко переменилась. Солнце, прорвавшись сквозь снежные тучи, ринулось к баронессе в комнату.

      – Bonté divine, – воскликнула она, – ну и климат!

      – Давай выйдем и оглядимся, – предложил Феликс.

      Вскоре они вышли из подъезда гостиницы. Воздух потеплел, прояснело; солнце осушило тротуары. Они шли, не выбирая улиц, наугад, рассматривали людей и дома, лавки и экипажи, сияющую голубизну неба и слякотные перекрестки, спешащих куда-то мужчин и прогуливающихся не спеша молоденьких девушек, омытый красный кирпич домов и блестящую зеленую листву – это удивительное смешение нарядности и убожества. День с каждым часом делался более вешним, даже на этих шумных городских улицах ощутим был запах земли и деревьев в цвету. Феликсу все казалось необыкновенно забавным. Он назвал эту страну уморительной, и теперь, на что бы он ни смотрел, в нем все возбуждало смех. Американская цивилизация предстала перед ним точно сотканной из отменных шуток. Шутки были, вне всякого сомнения, великолепны, молодой человек развлекался весело и благожелательно. У него был дар видеть все, как принято говорить, глазом художника, и интерес, который пробудили в нем при первом знакомстве демократические обычаи, был сродни тому,

7

Вот увидишь (фр.).