Европейцы (сборник). Генри Джеймс

счастлив, что буду писать такую прелестную модель, – заявил Феликс.

      – Ты что же, душечка, думаешь, что ты такая красотка? – откусывая на своем вязанье узелок, сказала свойственным ей безобидно-вызывающим тоном Лиззи Эктон.

      – Не потому совсем, что я думаю, будто я красива, – сказала, глядя на всех, Гертруда. – Я совсем этого не думаю. – Она говорила с каким-то нарочитым спокойствием, и Шарлотте казалось очень странным, что она так свободно в присутствии всех обсуждает этот вопрос. – Просто я думаю, что позировать интересно. Я всегда так думала.

      – Мне жаль, что тебе больше не о чем было думать, Гертруда, – сказал мистер Уэнтуорт.

      – Вы очень красивы, кузина Гертруда, – заявил Феликс.

      – Это комплимент, – сказала Гертруда. – Я складываю все полученные комплименты в маленькую копилку со щелью сбоку. Иногда я их встряхиваю, и они бренчат. Их там не так уж много – всего два или три.

      – Нет, это не комплимент, – возразил Феликс, – сейчас вы в этом убедитесь – я постараюсь преподнести это не в форме комплимента. Сначала я не думал, что вы красивы. И только потом, постепенно, стал так думать.

      – Смотри, как бы твоя копилка не треснула! – воскликнула Лиззи Эктон.

      – Я думаю, что позирование для портрета – это род праздности, – сказал мистер Уэнтуорт. – Имя им легион.

      – Дорогой сэр, – воскликнул Феликс, – нельзя назвать праздным того, кто заставляет своего ближнего так усердно трудиться.

      – Можно ведь рисовать человека и спящим, – подал мысль мистер Брэнд, чтобы тоже принять участие в разговоре.

      – Ой, нарисуйте меня, пожалуйста, спящей, – сказала, улыбаясь Феликсу, Гертруда. И на какое-то мгновение закрыла глаза.

      В последнее время Шарлотта с замиранием сердца ждала, что еще скажет или сделает ее сестра.

      Гертруда начала позировать на следующий же день в северной стороне открытой веранды.

      – Хотела бы я, чтобы вы рассказали мне, что вы о нас думаете. Какие мы, на ваш взгляд? – сказала она Феликсу, как только он уселся перед своим мольбертом.

      – На мой взгляд, нет на свете людей лучше вас! – сказал Феликс.

      – Вы говорите это, – возразила Гертруда, – чтобы избавить себя от труда сказать что-нибудь еще.

      Молодой человек взглянул на нее поверх своего мольберта:

      – А что еще я мог бы сказать? Мне, безусловно, стоило бы немалого труда сказать что-нибудь другое.

      – Но вы ведь и раньше, наверное, – сказала Гертруда, – встречали людей, которые вам нравились?

      – Слава богу, встречал, разумеется!

      – И они ведь совсем были на нас не похожи, – продолжала Гертруда.

      – Это только доказывает, – сказал Феликс, – что можно на тысячу ладов быть чудесными людьми.

      – Вы считаете нас чудесными людьми? – спросила Гертруда.

      – Достойными водить дружбу с королями.

      Гертруда помолчала.

      – Должно быть, можно на тысячу ладов быть унылыми, – сказала она наконец. – Иногда мне кажется, что мы унылы на все тысячу ладов сразу.

      Феликс