Слишком женская история. Эллина Наумова

непрестижной конторе, брала работу – тоннами листов – на дом, но никогда не получала больше полутора сотен. Ребенок на руках. Больная мать, которой почему-то не начислили пенсию. Напрашивался вывод о замужестве.

      – Куда ей! Один женился – симпатичный, с карьерой, но оказался психом. Что и определило его нездоровый выбор, – мерзко острили подруги.

      Дело в том, что Алевтина была вызывающе некрасива. Редкие светлые волосы осенней паутиной застилали низкий выпуклый лоб. Глаза, наискосок прикрытые темными веками, чуть синели во впадинах глазниц. С этими самыми впадинами достойно соперничали провалы щек. А рыхлый обвислый кончик носа явно тяготел к узким малоподвижным губам. Она умудрялась пользоваться этой наличностью. Была изящна, всегда держала спину. Делала, мягко говоря, надолго запоминающиеся прически из своего единственного, но очень качественного парика. «Именно я создана для вашей лишней косметики», – уверяла Алевтина, хищно глядя на нетронутые яркие брикетики в наборах приятельниц. Самые бесшабашные тона пудры, теней и помады на обтянутом бесцветной кожей лицевом отделе ее черепа создавали впечатление росписи по живому. И это было сильное, завораживающее впечатление.

      Через год она вышла замуж за обаятельного красавца Стаса. Подруги ошалели. Второй мужчина, дошедший с этой уродиной до ЗАГСа, вряд ли тоже был сумасшедшим. «Артист, творец, – вздыхала Ольга. – Он прозревает ее душу, при чем тут оболочка». – «Банальный вор!» – громогласно объявляла Аня, кандидат медицинских наук. Она ежедневно брала из столовой клиники бидон супа, литровую банку молока и полбуханки хлеба. Все заведующие отделениями и главный врач поступали так же. «Девочки, он садист, – боязливо шептала Ира. – Юрочку избивает мокрым полотенцем, чтобы следов не оставалось». Ира лупила своих детей нещадно, но честно – с отпечатками ладоней на мягких местах.

      Стас действительно окончил в юности Щукинское училище. Потом отсидел, суд знает за что. И был отправлен на поселение. Алевтина встретила его на улице, когда навещала дальнюю родственницу в маленькой сибирской деревне. Познакомились, выпили чаю. Она дала Стасу адрес, ждала его под гогот подруг и под их же изумленные стоны дождалась. Со временем даже Ольга признала, что Стас дико, запойно пил. Обирал Алевтину. Тунеядствовал. Но Алена так и не поверила этому до конца. Из-за царского подарка – крыла сойки, из-за фразы про малышку с задатками и более ужасные рассказы о выходках Стаса казались бы ей клеветой. Алена упрямо полагала, что все бабы люто завидовали Алевтине и были влюблены в Стаса, который не отказывал себе в удовольствии насмехаться над ними. Наверное, они слишком энергично завидовали и слишком пассивно любили. Стас повесился, оставив жене записку: «Аль, люблю, но скучно, как скучно».

      – Он был негодяем, – утешала Алевтину Ольга.

      – А я женой негодяя, – рыдала дважды вдова. – Как же я без него?

      Юра тем временем вырос. Его считали не совсем нормальным и часто шепотком тревожили имя отца. Он мог сутками голодать, скакать по Красной площади