Библиотека в Париже. Джанет Скеслин Чарльз

не тронулась с места.

      – Ты должна вернуться домой.

      – Я надеялась остаться у тебя.

      – Ты должна вернуться в свою квартиру.

      – Не могу. Лионель перевозит ее туда.

      – Это не мое дело.

      Было просто ужасно видеть ненавидевшую всякие стычки маман, говорящей такое прямо перед церковью, на глазах Господа и людей. Как могла она быть такой жестокой с родней по плоти и крови?

      – Пожалуйста… – заговорила тетя Каро. – Мне не вынести одиночества…

      Взгляд маман метнулся в мою сторону. Я ожидала, что она обнимет свою сестру, как обнимала меня, если я падала и обдирала коленку, но маман произнесла:

      – Я не хочу, чтобы на моих детей оказывали дурное влияние.

      Разведенные были даже хуже падших женщин. Моя матушка верила в то, во что велела ей верить Церковь, но разве не могла она сделать исключение для сестры?

      – Мне просто некуда идти, – сказала тетя Каро. – У меня совсем нет денег.

      – Пожалуйста, маман, – попросила я.

      Но ее лицо лишь стало еще жестче.

      – Развод – это грех!

      – Но мы ведь можем попросить прощения за этот грех на исповеди, – заметила я.

      Когда маман не могла победить с помощью логики, она применяла силу. Схватив мою руку, она потащила меня по улице к дому. Я оглянулась на тетю Каролину. Она смотрела нам вслед, прижимая к груди дрожащую руку.

      Когда мы вернулись домой, я сразу бросилась к комнате Реми, но едва схватилась за дверную ручку, как передо мной очутилась маман:

      – Не расстраивай брата!

      Через несколько дней я спросила о тете Каро, уверенная, что маман смягчится. А она ответила:

      – Еще раз упомянешь ее имя – и я выгоню тебя из дома!

      Я поверила ей.

      Две недели я хранила молчание, или молчание хранило меня. Но наконец, не в силах больше таиться от Реми, я присела на его кровать. Брат был бледен, и я знала, что он измучен непрерывным кашлем, сотрясавшим его тело.

      – Из-за этих горчичников ты пахнешь как воскресное жаркое, – поддразнила я его.

      – Очень смешно.

      – Извини.

      Я протянула руку, чтобы растрепать ему волосы. Если он позволит, значит простил мою шутку. Если нет – значит все еще сердится.

      Он позволил.

      – Тебе лучше?

      – Вообще-то, нет.

      – Ох…

      Я не осмеливалась рассказать, ведь маман предупредила, что нельзя огорчать Реми. Мы с родителями жили в страхе перед рецидивом болезни. Мы разговаривали шепотом, когда думали, что Реми спит, мимо его комнаты проходили на цыпочках…

      А в чем дело? – почувствовала я его вопрос.

      Ни в чем, – ответила я.

      Расскажи, – настаивал Реми.

      Да, иногда мы общались именно так.

      Он внимательно слушал, пока я выплескивала свою боль. Я верила, что любовь нашей матушки льется независимо от условий, а она вдруг ее выключила, как водопроводный кран. И что теперь будет с нашей тетей?

      – Маман говорила, что тетя Каро хотела вернуться в Макон, – медленно произнес