Цифры нации. Николай Старинщиков

такой, черненький… Лентами пулеметными опоясанный…

      – У тебя глюки, вехотка ты старая! – воскликнул Федор Ильич. – Ты поразъехалась!

      – Ты о чем, Шендерович? Я не понимаю тебя… Вехотка… В смысле – мочалка?

      – Ничего! Будем кувалдой дверь открывать! – рявкнул Шендерович.

      – Сразу грозить… Пошутить нельзя бедной старушке… Входите…

      Штурвал на входе в «бочку» крутнулся, и дверь слегка отворилась.

      – Ты грубый, Пульсар… – сказала Машина и продолжила: – Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит… Избушка там на курьих ножках, стоит без окон без дверей… Я вас люблю, но чувство мое безответно…

      – Мы тебя тоже любим, – сказала Катя. – Мы тебе говорили об этом.

      – А я сомневаюсь! – воскликнула Машина.

      – Мы с тобой, дорогая ты наша.

      Отворив дверь, они вошли в освещенное помещение. Внутри находилась колонна, которую как раз и обхватывала «бочка», образуя замкнутый, в виде кольца, коридор. На стенах располагались многочисленные приборы. Пол в помещении был выложен светлым кафелем.

      Кошкин вошел последним. И замер в тоскливой истоме: дверь ожила у него за спиной – очень слабо, почти бесшумно. Кошкин сразу же оглянулся, но сделать ничего не успел: дверь затворилась, щелкнула замками. Штурвал, вращаясь, запечатал их внутри помещения. У Кошкина шевельнулись волосы. В бочке мог закончиться воздух…

      – Вот и попались! – воскликнула Машина. – А то смотрю – втроем припороли! – И, понизив голос: – Ходят, бродят, комиссии создают… А то невдомек, что эти комиссии – как мертвому припарки: парить можно, но результат нулевой.

      – Ты что удумала?! – закричал Шендерович.

      Но Машина его не слушала.

      – Никчемные люди… – ворчала она. – У вас одно на уме… Или два… Пожрать и потрахаться… С роботом…

      Кошкин смотрел по стенам, удивляясь непонятным приборам.

      «Уважаемая Машина! – хотелось ему крикнуть. – Я не такой! Ты меня с кем-то спутала!» – но язык словно присох к горлу. Кошкин бросился к двери, ухватился за штурвал, затем за рычаги, но эти попытки не стоили затраченных сил: дверь была монолитна, как скала. Федор Ильич с Катенькой попытались ему помочь, но все было бесполезно.

      Шендерович уперся руками в дверь.

      – Успокоиться, не потеть. Еще не все потеряно…

      Он шагнул вдоль стены, следуя указателю в виде красной стрелы. Казалось, ему был известен способ освобождения из железных бочек. Катенька с Кошкиным двинулись следом. Зайдя за колонну, Кошкин был вновь поражен, причем не менее, чем если бы впереди образовалась вторая дверь: задом к ним, возвышаясь над массивным столом, сидела в кресле моложавая дама с белыми волосами. Тетенька была в белой рубашке с галстуком и при погонах полковника. Не моргая, она смотрела в монитор – в нем обозначился пустой тоннель, далекая дорога, заваленная строительным мусором, а также ЛЭП с обрывками проводов.

      – С прибытием, – сказала дама сухим голосом. Скрипя шеей, она повернула к ним голову. – Я давно вас поджидала.