Дань псам. Том 2. Стивен Эриксон

жертву.

      Остряк двинулся прочь, в джунгли. Ноздри его наполняли тысячи запахов, среди глубоких теней шептали тысячи приглушенных голосов. Он нес вперед свою немалую массу беззвучно и без какого-либо усилия. Под лиственным пологом царил полумрак, царил и будет царить, и однако он видел все – порхание зеленокрылого богомола, копошащуюся в почве мокрицу, ускользающую прочь многоножку. Он пересек оленью тропу, увидел объеденные темнолистые побеги. Миновал разломанное и отброшенное в сторону гнилое бревно – земля под ним была изрыта кабаньими клыками.

      Позднее, когда уже начало смеркаться, он наконец отыскал нужный след. Резкий, едкий запах, одновременно чуждый и знакомый. След часто прерывался – его оставило осторожное существо, которое для отдыха забиралось на деревья.

      Самка.

      Выслеживая ее, он замедлился. Свет уже угас, не осталось никаких цветов, лишь оттенки серого. Если она его заметит, то постарается спастись бегством. Да и кто поступил бы иначе – разве что слон, тем более что охотиться на мудрых гигантов с их странным чувством юмора он совсем не собирался.

      Медленно продвигаясь вперед, один осторожный шаг за другим, он добрался до места, где она настигла добычу. Олененок. Воздух до сих пор горчил его ужасом. Почва истоптана тоненькими копытцами, черные листья в крови. Остряк остановился, уселся поудобней, поднял голову.

      И увидел ее. Она втащила добычу на высокий сук, с которого каскадом свисали лианы, усеянные ночными цветами. Олененок – то, что от него осталось – повис у самого ствола, а она вытянулась вдоль сука, глядя на Остряка сияющими глазами.

      Шкура у пантеры была как раз для ночной охоты – черные пятна лишь чуть выделялись на почти столь же черном фоне. Она взирала на него безо всякого страха, так что Остряк призадумался.

      Потом у него в голове раздался голос, томный и рокочущий.

      – Иди своей дорогой, мой господин. На двоих добычи все равно не хватит, даже приди мне в голову идея поделиться… чего я, само собой, делать не намерена.

      – Я пришел за тобой, – отозвался Остряк.

      Ее глаза расширились, на шее заиграли мускулы.

      – Здесь что, у каждого зверя по наезднику?

      Остряк не сразу понял вопрос, но явившееся осознание вспыхнуло в нем неожиданным интересом.

      – Далек ли был путь твоей души, госпожа?

      – Сквозь время. Сквозь неведомые расстояния. Сны уносят меня сюда каждую ночь. Охотиться, чувствовать вкус крови, не попадаться на пути таким, как ты, господин.

      – А меня призвали молитвой, – сказал Остряк и сразу же понял, что так оно и есть на самом деле, что оставленные им на поляне полулюди действительно воззвали к нему, как если бы самим пригласить убийцу означало для них отказ полагаться на волю слепого случая. Его призвали, понял он, чтобы, убив, он тем самым утвердил в них веру в предначертание.

      – Что за странная мысль, господин.

      – Пощади их, госпожа.

      – Кого?

      – Ты знаешь, о ком я говорю. Никто другой