Переплетения. Зигмунт Милошевский

остались. Показал дочке язык и открыл того же барсука, что она минуту назад.

      Хелька закрыла лицо руками.

      – Я не хочу на это смотреть, – заявила она.

      Шацкий притворился, что задумался.

      – А где тот второй барсук? Мы вообще его открывали?

      Хеля покивала, глядя на отца сквозь слегка раздвинутые пальцы. Шацкий остановил руку над картой с барсуком. Дочка закрыла глаза. Он в душе засмеялся, передвинул руку и открыл карту с малиной.

      – О нет, – простонал он.

      – О да! – крикнула Хеля, быстро собрала оставшиеся три пары и бросилась ему на шею. – Ну, скажи, кто у нас королева лотереи?

      – Я – король лотереи! – заявил бессовестный Шацкий.

      – Вот и нет!

      – Вот и да. Сегодня случайно проиграл.

      – Вот и нет!

      Хлопнула дверь. Вероника вернулась.

      – Мама, знаешь, сколько раз я выиграла у папы в «китайца»?

      – Нет.

      – Три раза! И один раз в лотерею.

      – Чудесно, может, тебе стоит поиграть в футбол за «Легию» Варшавы?

      Шацкий собрал лотерею в коробку, встал с пола и направился в прихожую. Жена швырнула трехцветный шарф на вешалку. Одета она была, как положено на матч: тонкий гольф, ветровка, джинсы, высокие кроссовки. Линзы вместо очков. Стадион на Лазенковской был неподходящим местом для демонстрации женских прелестей.

      – Неужели выиграли?

      – Ничья, но почти выиграли. Влодарчик упустил три стопроцентных момента, даже я бы забила. Последние двадцать минут играли вдесятером, потому что кретин Новацкий получил две желтые. Сначала – за фол, потом – за бессмысленную симуляцию. Идиот! Но мы вели весь матч…

      – А кто забил?

      – Карван, головой, с подачи Влодарчика. «Гоцлин» сравнял счет за пару минут до конца. Стыдоба, что и говорить.

      – Когда ответный матч?

      – Пятнадцатого.

      – Поедешь?

      – Не знаю. Не хочу слушать, как стадион сельских придурков орет: «Легла, легла уже Варшава».

      Шацкий кивнул с пониманием и отправился на кухню готовить ужин. Вероника пришла к нему покурить. Делая бутерброды, он рассказывал ей о деле Теляка и сегодняшних допросах.

      – Любопытно, Бабинич мне как-то говорил о подобной терапии. Я помню, мне это показалось сектой.

      – Простите, в нашем доме снова появился маэстро Бабинич, – вмешался Шацкий, не поднимая головы от доски, где резал помидоры для салата с фетой и зернами подсолнечника.

      – Тео, умоляю, не будь занудой. Я ведь не спрашиваю, кто из стажерок готовит тебе кофе.

      – Я сам себе готовлю.

      – Можно подумать, мы с тобой вчера познакомились. Нет?

      Он пожал плечами. Ему не хотелось ссориться.

      Когда-то это были просто шутки. Потом в шутках стала проявляться ревность. Теперь подобные разговоры быстро переходили в агрессивное раздражение с обеих сторон.

      Он приготовил салат, положил себе, загнал дочку в ванную и сел за компьютер. Нужно отключиться на время от мира, то есть поиграть. Он гордился тем,