Два полюса. Владимир Быков

значение и в теории политической экономии. Материалистическое понимание истории есть предпосылка экономической теории вообще, экономической теории капитализма в частности. Следовательно, марксизму совершенно чужды и глубоко враждебны все виды теоретического экономического идеализма, субъективизма, внеисторичности». И так на протяжении всей статьи «Учение Маркса и его историческое значение», усыпанной, в дополнение к приведенному, видимо, для пущей убедительности, доброй сотней слов сорняков, вроде: революционный марксизм, небывалая высота, великая доктрина, единственное теоретическое обобщение, гигантский синтез, величественное построение, глубочайший, величайший самый совершенный историзм, титанический, всеобъемлющий, великий гений пролетарской революции, гигант мысли и действия…

      Аналогичным образом у него написано и всё остальное. Что это? Авторская глупость? Или сознательная беспардонная ложь подлеца, с двойной моралью и «поповско-квакерской, – по Троцкому, – болтовней о священной ценности человеческой жизни», сначала рвавшгося к власти, а затем и познавшего ее прелести? Однако, судя по бездарному и абсолютно недипломатичному выступлению перед своими «сподвижниками», обвинявшими его в правом уклоне на объединенном пленуме ЦК ВКП (б) в апреле 1929 г., полагаю, что имело место и то и другое.

      Писать, правда, он умел быстро и довольно складно – в полном соответствии с правилами и нормами политической жизни, особо тех, кто подвизался на вторых, обслуживающих, ролях революционных движений. И потому его писанина и в подметки не годится сочиненному, ну хотя бы, даже Троцким. Последний все же старался и делал это для прославления своего имени в истории, Бухарин – показать свое присутствие в ней в качестве типичного партийного ортодокса.

      Волкогонов

      Из справки. Дмитрий Антонович Волкогонов – доктор исторических и философских наук, профессор. Его перу принадлежит более 20 книг по вопросам философии, истории, политики, несколько сот научных и публицистических статей…

      Талантлив? Бесспорно. Но бесспорно и другое. Он, может вынужденно, певец придворный, привыкший быть трубадуром «нужного», в крайнем случае, дозволенного. И вот на склоне лет он берется за свою трилогию «Вожди»: о Ленине, Троцком, Сталине. Начинает он ее с конца – со Сталина. Почему? Потому, что Ленин тогда пока еще официальный бог, Троцкий – враг народа. Только Сталин – фигура почти беззащитная, разрешенная для «объективного» повествования. Но как отказаться от себя, от всего тобой не сказанного, – написанного? Как обелить себя, представить читателю в более или менее приличном виде?

      Наивно предполагать, что умный человек задавал себе подобные вопросы. Защитная реакция срабатывает интуитивно. Потому Волкогонов во времена, когда о названных лицах были доступны сотни вполне объективных статей и книг, пишет свою трилогию на основе двух явно выделяющихся исходных оснований: использования до сего неизвестных ему архивных материалов с подчеркнутой