Два полюса. Владимир Быков

придворной соревновательности расписывались его одеяния?

      Да, Сталин был палач. Но в какой исторической обстановке и при каком окружении? Политических болтунов, приспособленных по своей природе, кажется, лишь к бойне и разрушению, митингам, собраниям и грязной борьбе за влияние и личную власть, вполне, впрочем, естественную в данной среде после смерти их главного лидера. К революции, по большому счету, пришли бандиты. Они жили по законам шайки. Ничего святого, ни честности, ни чести: и Троцкий, и Зиновьев, и Бухарин, и все остальные, за исключением «щепок», которые, по всем правилам, тоже должны были лететь при рубке леса. Вот ему и пришлось доказать, придумав метод нагло-цитатной полемики со своими ортодоксальными противниками, кто из шайки сильнее, хитрее и умнее.

      Однако в жизни нет ничего однозначного, и зло здесь оказалось сочетаемым со своеобразным соломоновым судом над первыми лицами, формально не подсудными людьми, когда за все свершенные ими дичайшие преступления их наказывали как бы сами развивающиеся события, сама история. То, что при этом гибли невинные, печально. Но тут, кажется, дело не только в одном Сталине, а и в многочисленных его «помощниках».

      Шла массовая многоэтапная расправа одних подлецов с другими. Расправа не только от страха, но и, как это в реальной жизни бывает, в состоянии завода: от злобы, мести, зависти и прочих чисто негативных человеческих характеристик. Не одним страхом, а и таковым обстоятельством, что в определяющей основе «маленькие» бандиты расправлялись с «большими», уже заевшимися и вкусившими кое-что от соцраспределительного механизма, можно объяснить ту вакханалию, то зверство, с каким вершились следствие и суд. В том числе и то, почему в эту мясорубку была затянута огромная масса безвинных жертв. Фактические деяния подсудимых, которые вызывали неподдельную ненависть и озлобленность следствия и суда, оставались часто как бы за кадром, за рамками формального протокола допроса, сочиняемого по стандартному, заданному им главным режиссером, издевательски нахальному лживому трафарету. В борьбе за власть при тех условиях и в той обстановке, когда только что, при его предшественнике, рекой лилась кровь, иное просто исключалось.

      Кстати, если бы в истории не было подобных судов и казней, то вся сия братия вообще бы офонарела. Ее лишь это обстоятельство сколько-то, может, и сдерживает. В 1946 году, когда пошли разговоры о возможной следующей мировой войне, я говорил: ее не будет лет пятьдесят, пока не умрут ныне живущие. Почему? – спрашивали меня. Прецедент Нюрнбергского процесса, – отвечал я. Эта придуманная и тогда проведенная Сталиным (главным образом, думаю, именно благодаря ему) штучка была почище любых бомб. А то ведь сошлют на какой-нибудь остров Святой Елены, да еще с дворцовой свитой. И на тебе, – наказание. Черная, неправедная (но, в силу той же обывательской зависти и той же ненависти ко всей этой главной креатуре подсудимых, объяснимая и даже одобрительно воспринятая массой честного трудового