Диверсанты. Валерий Николаевич Ковалев

етнее наступление немецкой армии привело к захвату Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и, наконец, к падению Франции. Гитлер еще грозит Англии высадить свои войска на Британские острова, а сам на совещании в ставке 22 июля уже говорит: "Русская проблема будет разрешена наступлением. Следует продумать план предстоящей операции".

      Так зарождается замысел, который после оформится в пресловутый план "Барбаросса".

      (Из воспоминаний Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова)

      Над Минной гаванью Кронштадта занимался летний рассвет.

      Он окрасил в пурпурные тона далекий, в тумане, горизонт, высветлив край неба на востоке, а затем, прогнав мелкую рябь по свинцовой воде, коснулся черных тел стоящих у берега субмарин.

      Чуть позже со стороны входного КПП*, с черно-белым шлагбаумом, на пирсах материализовались темные строи, остановившиеся каждый против своей лодки. А на их рубках и в носу, держа в руках шкерты, застыли вахтенные.

      – Бум-бум-бум! – размеренно нарушил утреннюю тишину метроном, сорвав с поверхности стылой воды облачко спящих чаек.

      – На фла-аг и гюйс, смир-рна! – металлически прокатилась над гаванью, с его последним ударом, команда.

      – Фла-аг и гюйс поднять!

      Над мостиками рубок и острыми форштевнями кораблей вверх, на легком ветерке, плеснуло сине-белым и красным.

      – Вольно! – унеслось в пространство.

      Задраив за собой входной люк первого, вахтенный торпедист Юрка Легостаев привычно скользнул по стеблям трапа вниз, уселся на брезентовую разножку* под пультом ВВД* и стал ждать спускающихся вниз сослуживцев.

      Оттрубил Юрка на Балтфлоте три года (еще оставалось два) и всерьез подумывал о сверхсрочной.

      Родителей он потерял в Гражданскую, воспитывался в трудовой колонии, под Харьковом, так что после службы парня никто не ждал. А флот пришелся ему по нраву.

      Своими порядком и дисциплиной, морскими походами, а также настоящей мужской дружбой.

      Здесь Легостаев вступил в комсомол, стал отличником ВМФ, а потом старшиной команды. Помимо основной, освоил специальность лодочного комендора, метко стреляя из сорокапятки.

      Еще увлекся гиревым спортом, был кандидатом в мастера и регулярно выступал на первенство Ленинградской военно-морской базы.

      Внешне Юрка выглядел тоже ничего. Рослый, косая сажень в плечах, волевое жесткое лицо с косой челкой и карие, всегда прищуренные глаза. Говорящие о твердости характера.

      Его он выработал в детстве, когда был беспризорником, а затем в колонии имени Горького. Которую считал родным домом.

      Через несколько минут в конце отсека металлически звякнул клинкет, в переборке отворилась узкая дверь, внутрь, согнувшись, поочередно вошли три человека.

      На первом была щегольская мичманка с позеленевшим «крабом» и черный глухой китель с двумя золотыми шевронами на рукавах, на остальных выцветшие матросские робы и пилотки с алыми звездочками.

      Юрка встал с разножки, сделал по пайолам* несколько шагов вперед, а затем бросил руку к виску.

      – Товарищ лейтенант, за время несения вахты происшествий не случилось! Матчасть исправна! Вахтенный торпедист, старшина команды Легостаев!

      – Вольно, – пожал ему руку офицер, а пришедшие с ним, кивнув старшине, молча проследовали к своему заведованию у четырех торпедных аппаратов. На выпуклых крышках которых, алели пятиконечные звезды.

      – Здесь такое дело – отведя Юрку чуть в сторону, сказал лейтенант. – Тебя вызывает командир. – Ты случайно ничего не отчебучил?

      – Да вроде нет, – пожал плечами старшина. – У меня все нормально.

      – Ну, тогда вперед, – кивнул мичманкой офицер.– Потом мне доложишь.

      – Есть, – ответил Легостаев, думая, зачем понадобился командиру. Грехов он за собой не знал, служил, в основном, исправно.

      Правда неделю назад, когда лодка вернулась с отработки в Ботническом заливе, с Юркой беседовал особист*, время от времени появлявшийся в бригаде*.

      Он пригласил Легостаева в свой неприметный, с глухой дверью кабинет, расположенный в одном из зданий экипажа, где, усадив напротив, под включенную настольную лампу, стал дотошно расспрашивать о прошлой жизни.

      Старшина рассказал о себе все что знал, без утайки.

      – Так выходит, родных и близких у тебя нет? – поинтересовался капитан-лейтенант, когда тот закончил.

      – Получается, что нет, – вздохнув, ответил Легостаев.

      – А когда беспризорничал, воровал?

      – Не без того, товарищ капитан-лейтенант. Случалось.

      – Что думаешь делать после службы?

      – Наверное, останусь на флоте. Здесь мне нравится.

      – Похвально, – ответил особист, чиркнув авторучкой что-то, в лежавшем перед ним пухлом, в коленкоровой обложке, блокноте.

      На этом разговор закончился, капитан-лейтенант собеседника отпустил, посоветовав о разговоре