Страшная граница 2000. Часть 1. Петр Илюшкин

гордо подтвердила Омеленко и повела нас за собой – через просторный холл на второй этаж, а затем по запасному выходу – на третий.

      Там и был ее кабинет. Дубовый стол, шикарное белое кресло, шкафы и шкафчики из карельской березы. В одном углу стоял огромный флаг России. В другом – двухметроворостая икона с изображением президента РФ товарища Путина.

      Комендантша истово перекрестилась, глядя на икону, и прошептала:

      – Владимир, благослови! Спаси и сохрани!

      Затем она уселась в кресло, язвительно ухмыльнулась:

      – Ну что, Ильин? Попался?!

      Я вежливо спросил:

      – Галина Ивановна! Что ж не предупредили о своей жалобе? О чем хоть речь?

      Комендатша продолжала ядовито ухмыляться.

      – Можно ознакомиться с жалобой? Чтобы понять, в чем обвиняют! – обратился он к московскому гостю.

      Мирохин достал из портфеля бумагу:

      – Да, конечно! Имеешь право!

      Начав читать, я тут же остановился. Удивленно глянул на Мирохина:

      – Это что? Шутка такая?

      Комендатша резко взвизгнула:

      – Опять он меня оскорбляет! Вот видите, товарищ полковник?! Он всегда нас оскорбляет!

      Хмыкнув, я начал читать вслух. С выражением, делая акцент на явных орфографических ошибках:

      «Ильин нас всех закалдавал. Кроме таво, пастаяно осущиствляет напатки на женщин и дитей, ваюет с ними. А нас тироризирует! Действует на психику всех. Собатировал перепись насиления».

      Я поднял глаза:

      – Так и написано – «собатировал». Наверное, от слова «собака»! А слово «тироризирует» – от слова «стрелковый тир»!

      Комендатша молчала. И я продолжил:

      «Абзывает людей, дерзит и всячиски хамит им. Приводит в общижитии бомжей, начующих в канализации, под видом своих друзей, а так же жолтую пресу».

      Бросив цитировать, я удивленно посмотрел на коменду:

      – Вы моих друзей называете БОМЖами? И утверждаете, что мои друзья живут в канализации?

      Комендантша победно посмотрела на Мирохина:

      – Видите, опять хамит!

      Я опять принялся за шедевр:

      «Он плюёт в раковины, моет там мидицинские шприцы. Ганяится за всеми с тем самым фотопаратом и дектофоном. Обещает всех убить. На службу и работу ни ходит. Пастаяно акалачивается в общижитии. Жильцы не знают, чем он занимаится».

      Надоев изучать странные иероглифы, я поднял глаза на комендантшу:

      – Так в чем обвинение? С фотоаппаратом хожу? И что? Все ходят. В чем криминал?

      – В том, что мы не знаем, чем ты занимаешься! – визгливо уточнила коменда. – Ты нигде не работаешь!

      – Позвольте, сударыня! Вы и не должны знать о моей военной службе!

      Комендантша возмущенно посмотрела на Мирохина:

      – Товарищ полковник! Он сует свой нос не в свои дела! Мешает нам работать!

      – Так вот оно что! – сообразил я. – Вам не нравятся мои вопросы относительно общаги? Про фиктивные ремонты, которые по документам якобы каждый месяц делали? И где деньги,