Свет и тень, радость и печаль. Евгений Мосягин

и упал.

      Следует пояснить, что на недавно перед этим состоявшихся выборах суда офицерской чести нашего батальона не пользующийся авторитетом среди офицерского состава подполковник Рудашкин в суд не прошёл, хотя его кандидатуру выдвигал сам замполит. Как-то я сидел в парткабинете, просматривал подшивки газет, когда открылась дверь, и в комнату вошёл майор Кудрявцев.

      – Где твой урядник? – спросил он, имея в виду замполита.

      Я ответил, что не знаю. В то время я имел звание старшего сержанта и в батальоне исполнял несколько должностей: был завклубом, библиотекарем, почтальоном и художником-оформителем. Для майора Кудрявцева мой статус нижнего чина мало что значил, и между нами на доброй основе общего интереса к живописи установились доверительные отношения. Никаких художественных творений майора я не видел, но он мне рассказал, что работает над копией картины Васильева «Оттепель». Это само по себе говорило о многом, выбор для копирования васильевской «Оттепели» – картины очень сложной по колориту и эмоциональному содержанию – мог быть сделан достаточно хорошо подготовленным художником и к тому же человеком, не чуждым тончайшим душевным настроениям.

      Майор постоял у стола замполита, потом сел на табурет и принялся рассматривать недавний номер «Крокодила».

      – Товарищ майор, – попросил я, – расскажите что-нибудь о войне. Что-то самое запомнившееся, какой-то особенный случай. Было ж такое у вас.

      – А зачем тебе? – майор отложил «Крокодил» и встал с табурета.

      – Да так, интересно.

      Майор подошёл к стенке, поковырял ногтем какой-то бугорок штукатурки, помолчал.

      – Да, – сказал он и повернулся ко мне. – Если уж рассказывать, так это про тот день, когда у нас к немцам знамя дивизии попало.

      Майор картавил на букву «л», отчего речь его была как-то по-особенному благозвучна. Казалось, что такому самостоятельному и такому занятому майору обязательно надо картавить на букву «л» – для более полного его несходства с остальными майорами Советской Армии.

      – Так вот, – начал майор. – Я был тогда помощником начальника оргпланового отдела штаба тыла дивизии, – майор усмехнулся. – Не то, что в этом задрипанном батальоне.

      То, о чём рассказал майор, произошло в Чехословакии, недалеко от Моравской Остравы. Дивизия подтягивала свои тылы к новому месту расположения. Три машины взвода управления штаба с шифровальщиками, а главное, – с тремя знамёнами, в числе которых было гвардейское знамя дивизии, проскочили мимо контрольного пункта к немцам. Третья машина отстала от двух первых метров на 150–200. Офицер, сидевший в кабине рядом с шофёром, увидел перебегавших через дорогу вооруженных людей и понял, что это немцы. Он сообразил, что они выставляют заслон, чтобы отрезать проехавшие машины, очевидно, полагая, что за третьей машиной движется колонна. Шофёр сумел быстро развернуться и дал газ. Позади раздались пулемётная стрельба и автоматные очереди. Эта третья обстрелянная немцами машина вернулась