Чистильщик. Повесть. Валерий Николаевич Ковалев

соловьев слушаем.

      Под утро, со стороны запада, гул самолетов. Идут на большой высоте на восток, целыми косяками. Серега говорит, – это братцы, война. А я ему, – молчи дурак, хотя и сам так думаю.

      От одного отделились несколько, слышим, в той стороне, где застава – взрывы. А с другого берега, из тумана, появились надувные лодки с солдатами. Насчитали полтора десятка.

      Как только достигли середины, я приказал «огонь», – половину расстреляли. Потом еще и еще, у меня даже ствол раскалился. А затем по нам ударили из минометов, второй серией накрыли.

      Очухался, в ужах звон, слева Сергей, посеченный осколками – справа, без головы, Пашка. Поднял глаза, а там ствол винтовки в лоб, – ауфштейн!

      Кое – как встал – рядом чужой солдат в каске. Скалит зубы и толкает прикладом, – форвертс!

      Спустя полчаса, у развалин заставы, таких как я, построили человек пятнадцать, все в исподнем и пыли, видно камнями завалило. Среди них политрук Куперман с разбитыми очками.

      Вперед вышел офицер и в него пальцем, – юде?

      – Тот в ответ, – я коммунист, а ты пошел на х…

      Политрука тут же вытащили из строя, поставили напротив и расстреляли. А один солдат, с галуном на воротнике, подошел, расстегнул штаны и помочился на тело. Офицер захлопал в ладони, – браво, другие немцы хохотали.

      – Твари, (потемнел лицом Исаев).

      – Слушай дальше, – продолжал Ян. – Короче, попал я в лагерь для военнопленных под Тернополем. Кормили раз в сутки, баландой из жмыха, а еще водили на работы: закапывать расстрелянных евреев из местного населения. К осени половина из нас отдала Богу душу.

      Оставшихся погрузили в вагоны и отправили в польский Хелм*, откуда спустя год мне удалось бежать. В лесу наткнулся на польских партизан, а в сорок четвертом вступил в армию Людову. Теперь поручик, командую ротой.

      – Да, досталось тебе,– нахмурился Исаев. А почему не вернулся на Родину?

      – Не иначе зов крови, – улыбнулся Новак, – ты же знаешь, я по отцу поляк. А если серьезно – побоялся.

      – Чего?

      – Оказаться снова в лагерях, только теперь наших. Помнишь приказ Сталина, объявивший сдавшихся в плен изменниками Родины и призывавший уничтожать их всеми средствами, а семьи репрессировать? Его зачитывали нам на плацу в Хелме.

      – Был такой, помню. Но ведь ты не сдавался, вел бой до последнего.

      – А чем я теперь это докажу? – навалился локтями на стол Ян.

      Николай молчал. Сказать было нечего

      – Ладно, не будем больше о плохом, – закурил поручик сигарету.– У тебя-то как дела? Насколько понял, еще служишь?

      – Да нет, брат – ответил Николай. – Демобилизовался, следую на Родину, во Львов.

      – Родители как, живы?

      – А вот этого не знаю. Когда город освободили, отправил им несколько писем, но ответа не получил.

      – Ясно. А где собираешься ночевать? На ночь выезжать опасно.

      – Что-нибудь придумаю.

      – А чего думать? – давай у меня. Есть жилплощадь.

      – Не стесню?

      – Обижаешь,– рассмеялся