По ту сторону жизни. Андрей Ильин

зависит. Начальство высоко сидит и зэков, как тех вшей, по отдельности не различает, а «Сивый» в самой гуще, всё у него на виду, про всех всё знает. Он здесь решает, кому жить, а кому умереть – махнёт блатным, и они враз тебя на пики посадят. Или того хуже «опустят» и к параше приставят. Зачем ему простой «мужик» понадобился?

      Распихать припавших к тебе зэков, спуститься, спрыгнуть с нар. Посланец стоит, ждет, гримаски строит. Весь как на шарнирах. Шестёрка на побегушках.

      – Шагай, шевели копытами.

      Пошли по проходу, мимо раскалённой печки, от которой жаром пышет, остановиться бы хоть на минуту, чтобы согреться, но блатной сзади в спину пихает.

      Занавеска. Посланец за нее нырнул, через мгновение высунулся, пальцем поманил – заходи. Что там?.. Редко кому удавалось за ту черту запретную заходить. И не всем обратно живым выйти удавалось.

      Кровать солдатская с настоящей подушкой, а не покрытой тряпкой соломой, стул, стол, на столе горячий чайник, кружка, блюдцем прикрытая, и сковородка с жареной картошкой. С настоящей, на настоящем масле картошкой, потому что отсюда в нос шибает!

      «Сивый» лениво поднялся с кровати. Это только рядовые зэки суетятся, отовсюду ударов ожидая. Воры не спешат, не дёргаются, зная себе цену.

      Моргнул шестёрке. Тот быстро занырнул за занавеску, задёрнув за собой щель.

      – Звать как?

      – Александр.

      – Сашка значит… Ну садись, Сашок. Есть хочешь?

      Странный вопрос, глупый – какой зэк есть не хочет, хоть корку недельной давности, хоть отбросы с офицерской столовой. Зэк всегда есть хочет, даже когда сыт, когда только что из-за стола, потому как голод его годами копился. За десять лет не отъесться ему, так кажется.

      – Вот картошка.

      – Нет, спасибо.

      Глянул «Сивый», усмехнулся.

      – Жри сказал! – Толкнул сковородку по столу и ложку сверху бросил. Не откажешь такому.

      Зачерпнуть картошки, сунуть в рот и вспомнить… Нормальную еду вспомнить, которую несколько лет не видел, не пробовал! Картошка! Хлеб не зэковский, настоящий! И хочется, ох, как хочется, черпать и жрать, не жуя, а проглатывая, чтобы больше успеть, чтобы желудок набить. Но что-то сдерживает – ухмылка, взгляд презрительный…

      Откусить кусочек хлеба, прожевать, картошки зачерпнуть, да не с горкой, а пол-ложки. Не торопясь, сдерживая себя, но всё равно боясь, что вот теперь он скажет: «Хватит, довольно!» и погонит из-за стола, и ты не успеешь…

      Но нет, молчит «Сивый», смотрит.

      – Ты где до зоны жил?

      – В Москве.

      – Студент, поди?

      – Да, учился.

      – Враг народа?

      – Пятьдесят восьмая – десять.

      – Против советской власти агитировал? За «десять» – «червонец» получил?

      – Пятнашку…

      И что интересно, разговор простой, человеческий, без блатного жаргона.

      – Ты жри, успевай. Можешь всю сковороду умять.

      Взял кружку, обхватил двумя руками, прихлёбывает мелкими глотками, глаза от удовольствия прикрывая.

      – Ты чего тогда за Деда впрягся? Кто он тебе?

      – Никто. Просто человек старый.

      – Просто…