Последний занавес. Найо Марш

сейчас, сколько то, что может произойти. А тут еще Солнечный диск. Многовато. Это ведь в своем роде историческая реликвия.

      – Своего рода cadeau d’estime[22] от регента моей прапрапрабабушке, – встрял в разговор Седрик. – И не просто историческая реликвия, но своего рода повторение истории. Позволь также заметить, тетя Полин, что лично я потрясен до глубины души. Я всегда считал, что Солнечный диск должен достаться мне.

      – Твоей дочери, – поправил его Пол. – Так что вопрос это академический.

      – С чего это ты взял, не понимаю, – вскинулся Седрик. – Мало ли, как все может обернуться.

      – Право же, Полин, – проговорила Миллимент. – Право, Пол.

      – Пол, милый, – обиженно проговорила Полин, – не надо задирать бедного Седрика.

      – Как бы там ни было, – вмешалась Фенелла, – я думаю, тетя Полин права. По-моему, он собирается жениться, и, коли так, ноги моей в Анкретоне больше не будет. Никогда!

      – И как же ты собираешься называть ее, тетя Полин? – дерзко спросил Седрик. – Мамочкой или каким-нибудь ласкательным именем?

      – Нам только одно остается, – сказала Полин. – Надо объединить усилия и что-то предпринять. Я уже говорила с Дженеттой и говорила с Десси. Обе едут. Томасу тоже надо быть здесь. В отсутствие Клода главным должен стать он. Это его долг.

      – А как ты это себе представляешь, дражайшая тетя Полин? Мы что же, засаду Старику устроим и всей ватагой набросимся?

      – На мой взгляд, Седрик, мы попросим его принять нас и просто… просто…

      – Да, извини, Полин, но толку от этого не будет, – ухмыльнулась Миллимент.

      – Миллимент, ты не из Анкредов и потому не можешь переживать такие вещи так же болезненно, как мы. И как только папа́, с его обостренным чувством собственного достоинства – мы ведь ведем свой род с эпохи Нормандского завоевания, мисс Аллейн, – как это папа́ позволил так окрутить себя? Это же просто унизительно.

      – Будучи, как ты, Полин, заметила, не из Анкредов, я хорошо понимаю, что у папа́ в жилах течет не только голубая, но и горячая кровь. Больше того, он упрям и тщеславен как индюк. Ему нравится видеть себя мужем озорной юной дамочки.

      – Относительно юной, – заметил Седрик.

      Полин сцепила пальцы и, поворачиваясь от одного члена семьи к другому, воскликнула:

      – Я придумала! Слушайте. Буду совершенно откровенной и объективной. Понимаю, что речь идет о моем ребенке, но это меня не остановит. Пэнти!

      – При чем тут Пэнти, мама? – нервно осведомился Пол.

      – Твой дед обожает ее. А теперь представь себе, что, если Пэнти вдруг что-нибудь такое детское ему скажет?

      – Например, – подхватил Седрик, – обовьет ручонками его шею и прошепчет на ухо: «Дедушка, когда же наконец уедет от нас эта стласная тетя?» Одно скажу: вряд ли она сможет сыграть такую роль.

      – Он обожает ее, – упрямо повторила Полин. – И ведет себя с ней как большой мальчик. Ты не можешь с этим не согласиться, Миллимент.

      – Пожалуй, что так, Полин.

      – Все это хорошо, мама, – резко бросил Пол, –

22

Почетный дар (фр.).