Странные существа (сборник). Павел Виноградов

переломил ковригу хлеба, обмакнул в пиалу и откусил кусочек. Переломил ещё раз, обмакнул и передал Пахомию. Тот откусил так же благоговейно. Настоятель протянул хлеб мне.

      Я был в растерянности: несомненно, это было причастие, но вопиюще неканоничное… Я опасался быть втянутым в какой-то еретический ритуал. Однако выхода не было. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», – пронеслось в моей голове, и я откусил мягкое, сладковатое, отдающее ветром над полем пшеницы и солнцем над виноградниками.

      Приобщился.

      Последний кусок достался ничего не понимающему Сашке.

      Потом, как и следовало на агапе, мы тихо и степенно приступили к еде, прерываемой речами настоятеля. Сейчас, да и сразу после той вечери, я не смогу точно вспомнить, что он говорил. Речь текла гладко-увесисто, словно спокойный, но мощный поток. Это была даже не проповедь, просто рассказ о душе, её месте в мире, борьбе и страданиях. О поющих в вышине ангелах и нечисти в тёмных провалах. О невидимой войне, тысячелетия ведущейся вокруг нас и за нас, в которой мы побеждаем и гибнем, но иной раз даже не сознаём этого. Иногда старец прерывался и что-то пел по-гречески, на латыни и ещё каких-то странных языках. Иногда по-церковнославянски пел Пахомий.

      Это продолжалось долго, может быть, несколько часов. Ночь опустилась на тайгу. В сопках тревожно закричала птица, откуда-то издали ей ответило мяуканье рыси, на озере шумно плеснула щука. И настала тишина. Лампа выхватывала из темноты стол с остатками ужина, белую, как снег, чашу, бороду Пахомия и огненные глаза Силуана.

      Он встал и прочитал благодарственную молитву, на сей раз по-русски. Обнял и трижды расцеловал Пахомия, и поглядел на нас. Я подошёл и тоже троекратно облобызался с настоятелем, ощутив колючую жёсткость его бороды и задубелую кожу лица. От него шёл едва уловимый запах – так пахнет палая листва и вянущие травы. Пока я совершал целование с Пахомием, настоятель лобызался с Сашкой, и снова меня не удивило это, хотя я ещё день назад не мог представить нашего фотокора в такой ситуации. Но это уже не имело значения. Я словно бы пребывал во сне – очень ярком, но совершенно неправдоподобном. В этом сне могло случиться всё.

      А вот как мы по-настоящему заснули, не помню.

      С утра день был пасмурным, изредка моросил мелкий дождик, редкие, но сильные порывы ветра заставляли лес грозно взрёвывать. Литургию я проспал и когда вышел на улицу, дневные труды насельников были в разгаре. К моему изумлению Сашка поднялся раньше меня и азартно помогал Пахомию на ремонте храма: таскал раствор и кирпич, придерживал доски. Зачехлённая камера сиротливо лежала на брёвнышке поодаль.

      – Со мной пойдёшь, – раздалось позади. Я обернулся и увидел Силуана.

      Смотрел он сурово, глаза сверкали. В то же время я ощутил некую отстранённость, словно он глядит на меня в бинокль из невообразимой дали. Я молча проследовал за ним. Шли лесом. Сначала это было легко, потом дорога пошла вверх, а ели принялись сцепляться друг с другом и не пускать дальше. Впрочем, что-то вроде тропинки здесь намечалось. Вскоре