Желтая стрела (сборник). Виктор Пелевин

она, – а что там?

      – Где там? – спросила мама.

      – Там, – сказала девочка и ткнула кулаком в окно.

      – Там-там, – с ясной улыбкой сказала мама.

      – А кто там живет?

      – Там животные, – сказала мама.

      – А еще кто там?

      – Еще там боги и духи, – сказала мама, – но их там никто не видел.

      – А люди там не живут? – спросила девочка.

      – Нет, – ответила мама, – люди там не живут. Люди там едут в поезде.

      – А где лучше, – спросила девочка, – в поезде или там?

      – Не знаю, – сказала мама, – там я не была.

      – Я хочу туда, – сказала девочка и постучала пальцем по стеклу окна.

      – Подожди, – горько вздохнула мать, – еще попадешь. Пьяные проводники наконец управились с подстаканником, труп шмякнулся о землю, подпрыгнул и покатился вниз по откосу. Вслед полетели подушка, полотенце, два красных венка и мраморное пресс-папье – покойный, судя по всему, был человек заметный. – Я хочу туда-а, – пропела девочка на несуществующий мотив, – там-там, там-там…

      Мать дернула ее за руку, приложила палец к губам и, сделав страшные глаза, кивнула на толпу скорбящих. Заметив, что Андрей смотрит на девочку, она подняла на него глаза и чуть выгнула брови, как бы приглашая на вершину годов, прожитых неким абстрактным Вахтангом Кикабидзе, чтобы снисходительно улыбнуться оттуда трогательной детской наивности.

      – Чего это вы на меня так смотрите, – сказал женщине Андрей, – я, может, тоже туда хочу.

      – Это что, – спросила женщина, – в снежные люди, что ли?

      Андрей вспомнил цепочку следов на снегу за окном, которую год назад видел из окна ресторана, – это явно были отпечатки ботинок, несколько десятков метров тянувшиеся вдоль пути, а затем совершенно неожиданно прервавшиеся, словно тот, кто их оставил, растворился в воздухе.

      5

      Над столом горела лампа, и Петр Сергеевич пил свой вечерний чай. Он подносил к губам аккуратно обмотанный вафельным полотенцем стакан, дул в него и громко чмокал губами. Чай он всегда пил с легким отвращением, словно целовался с женщиной, которую уже давно не любит, но не хочет обидеть невниманием.

      – Судить их надо, – вдруг сказал он. – Судить надо этих сволочей, вот что я тебе скажу.

      – Кого? – спросил Андрей. Он лежал на своем, месте, заложив руки за голову, и глядел в потолок, по которому ползла какая-то живая черная точка.

      – Всех, – сказал Петр Сергеевич и почему-то перешел на шепот. – Весь штабной вагон начиная с бригадира. Ты посмотри, что делается. Ложек уже нет, привыкли. Ладно. А теперь подстаканники. Где подстаканники, а? Скажи мне, где подстаканники?

      – Украли, надо думать, – сказал Андрей.

      – А воры кто? – вскричал Петр Сергеевич тоном Чацкого, устраивающего очередное разоблачение в тамбуре вагона Фамусовых. – Да и не просто воры уже. Это раньше воровали. А теперь – знаешь, как это называется? Родиной торгуют, вот что.

      – Да бросьте вы, – сказал Андрей. – Вы же не в подстаканнике родились. И не в ложке.

      – Не в ложке. Да ты что думаешь, мне ложек твоих жалко? Мне девочек жалко, чистых