Заговор поэтов: 1921. Станислав Казимирович Росовецкий

я говорю!

      И тут, когда Гривнич уже уверился, что сегодня же вернётся в страшную камеру и не выйдет из неё живым, Карев отвёл от него пронизывающий взгляд. Не особо торопясь, поднялся со стула, вытянулся, как давеча конвойный солдат, и расправил складки на гимнастерке.

      – Здравствуйте, товарищ Семёнов!

      – Поздравляю тебя с началом нового трудового дня, товарищ Карев!

      Уже на ногах (и не знал ведь за собою такой угодливости!), Гривнич осмелился и сам взглянуть на начальство, побудившее проницательного чекиста стать перед собой во фрунт. Оказалось оно невысоким мужичком лет за тридцать типичной для коммунистического начальства среднего звена внешности и одетого стандартно для руководящей прослойки, однако со всем возможным в пределах совдеповской моды лоском. Френч индивидуального пошива из коверкота высшего качества, под расстегнутым отложным воротником – белоснежная рубашка, сапоги на высоких каблуках сияют немыслимым блеском, полные щёки гладко выбриты…

      – Так что провожу допрос подозреваемого, Борис Александрович!

      Начальство взяло со стола листок, прочитало его, шевеля губами, потом разорвало на мелкие части и бросило в невидимую Гривничу корзину.

      – Это ведь о спасении сотрудника ЧК, я читал уже в сводке… Не нужно никаких допросов, товарищ Карев.

      Начальство двинулось в сторону Гривнича, растопыривая руки, и не успел тот опомниться, как оказался в дружеских объятьях. Пахнуло на него тюремным запашком, сдутым с собственной одежды, и – вполне неожиданно – довоенным мылом «Ралле». Звучно трижды поцеловав Гривнича («Вот так – по-нашему, по-русски!»), начальство напоследок пожало ему руку и, не выпуская её, обратилось к изумленному Кареву:

      – Я же говорил, что трудовой Петроград всегда поможет карающей руке ЧК. Вот этот скромный пролетарий умственного труда работает под руководством товарища Горького в издательстве «Всемирная литература», помогает окультурить наших рабочих и крестьян, чтобы сподручнее было им совершить всемирную революцию. Увидев, как бандит из-за угла напал на сотрудника ЧК, он не испужался, не убежал, не сказал «Моя хата с краю», а организовал доставку пострадавшего в госпиталь. Как там, кстати, Луцкий?

      – Поправляется, Борис Александрович. Тошнит его, говорит…

      – Передайте начхозу моё приказание. Сегодня же организовать посещение в госпитале и поощрить доппайком из экстраординарного фонда. Ещё раз жму вашу честную руку, товарищ Гривич!

      Хлопнула дверь. Карев медленно опустился на стул, а на него глядя, и Гривнич присел на свой табурет.

      – Чего расселся тут, герой трудового фронта? – с холодной яростью выговорил Карев, и в речи его вдруг пробился твердый прибалтийский акцент. Открыл ящик, достал бумажку, рывком откинул крышечку на чернильном приборе, критически присмотрелся к перу № 3 в простой школьной вставочке, аккуратно обмакнул, поиграл желваками, вздувшимися на худых щеках, тщательно заполнил печатный бланк. – Бери. Это пропуск. На выходе отдашь часовому… Вон отсюда!

      Впоследствии