Семьи. Андрей Васильевич Меркулов

он трещит по швам; и хотя сквозь все эти бесчисленные разломы еще нельзя было ясно разобрать его границ или того, что находилось за ним, она уже вполне ощущала масштаб той скрытой жизни, которую муж прятал от нее, и понимала, что эта скрытая жизнь – любовная связь супруга с женщиной на стороне.

      Уже более двух часов Полина сидела на кухне в полной тишине, нарушаемой лишь дребезжанием периодически включающегося холодильника, шум которого в безмолвии глубокой ночи казался до странности сильным. Подобрав под себя ноги и склонившись над столом, она все это время даже не вставала с табурета, а только изредка поднимала голову, чтобы взглянуть на часы, висевшие напротив в коридоре. И каждый раз, когда она смотрела на время, перед ней неизменно возникал один и тот же вопрос: «Где же он?»

      «Может, он и вправду до сих пор сидит с товарищами в боулинг-клубе? – в отчаянии предположила Полина, но тут же отказалась от этой мысли, прекрасно понимая, что муж давно уже не с друзьями, если вообще встречался с ними сегодня. – А вдруг случилось что-то страшное? – замаячило у нее в сознании. – Уже два часа ночи. Ведь никогда так допоздна не задерживался. Может, он в больнице, а я такое на него надумала…»

      Не раз уже за сегодня Полине приходили в голову мысли о том, что с мужем могло случиться что-то непредвиденное. Полгода назад, когда Завязин впервые стал задерживаться до поздней ночи, она только об этом и думала, по нескольку раз обзванивая городские больницы и близлежащие полицейские участки. Эти мысли страшили Полину, но в то же время приносили с собой облегчение тем, что отвлекали ее от возможной измены супруга: они рождали тревогу за мужа и жалость к нему, тогда как мысли о любовнице причиняли одну лишь нестерпимую боль. То и дело представлялось Полине, что вот сейчас ей позвонят и она узнает про то, как Глеб, возвращаясь домой, попал в аварию, как поедет после этого к нему в больницу, затем, не отходя ни на шаг, забыв про все на свете, будет ухаживать за ним, поможет ему подняться. А когда он выздоровеет, то увидит, кто его по-настоящему любит, и все, что было, станет уже не важным… В такие моменты Полина со смутным ужасом в душе понимала, что страстно желает этого: пусть муж попадет в больницу, пускай даже станет инвалидом – это лучше, чем то, о чем она боялась и подумать. Порой напряжение ее нарастало до такой степени, что она, давясь слезами, в кровь разжевывая губы, кричала про себя: «Хоть бы он умер! Хоть бы он сдох! Сдох!» Она действительно хотела, всей душой ждала, жаждала звонка из морга, этого спасительного звонка, который сообщением о смерти Завязина разрешил бы ее муки. На подсознательном уровне она чувствовала, что даже смерть мужа будет для нее куда менее болезненна: гибель супруга принесла бы ей лишь боль потери; тогда как его уход к другой женщине (фактический или только ментальный – не имело значения) помимо боли потери рождал невыносимое, нестерпимое чувство брошенности, отвергнутости и изматывающую, лишающую всякого покоя, выжигающую и коверкающую душу надежду. Мысли о каком-нибудь